Ребенок, оказавшийся не таким уж маленьким, тут же схватил сзади каску Рудаки и пытался ее стащить. Пока Рудаки сражался с ребенком за каску, немецкий мотоцикл свернул за угол и скрылся.
Возле синагоги все было спокойно, Га-Рицон недолго поговорил на иврите с бойцами Самообороны, охранявшими синагогу, и они поехали обратно в Майорат. Больше ничего достойного внимания по дороге не случилось, а как только они подъехали к пропускному пункту, цыганка схватила ребенка, выскочила из машины и побежала прочь. Рудаки окликнул было ее, а Га-Рицон только пожал плечами. Позднее выяснилось, что она прихватила радиотелефон, лежавший на сиденье.
На этом приключения Рудаки в оккупированном городе закончились – в общежитии Ива посадила его под домашний арест. А скоро закончилась и оккупация – через десять дней немцы исчезли из города так же внезапно, как появились. И слава богу, потому что, как сказал Иванов, никакого действенного средства борьбы с ними на совещании у Гувернер-Майора придумать не удалось.
15. Твари бессловесные
После ухода немцев стала постепенно налаживаться прежняя жизнь. Горожане, которые прятались в Майорате, вернулись домой, и многие окончательно перебрались из подвалов в квартиры – «землетрусы» не случались уже давно, да и страх перед ними как-то ослабел по сравнению с только что пережитой войной, которая далеко не для всех оказалась игрушечной. Как для военной игры, устроенной Аборигенами неизвестно для каких целей, в ней было немало жертв: погибло много бойцов Еврейской самообороны, были потери и у гусар; в перестрелках с отрядами Майората и Самообороны было убито несколько местных фашистов, осмелевших с приходом немцев; были жертвы и среди мирных горожан.
После войны Рудаки переехали в свою старую квартиру на дальнем Печерске. Аврам сначала с опаской ходил по квартире и плохо спал по ночам, опасаясь своего двойника в итальянском галстуке, но потом как-то привык и забыл о нем, тем более что появились новые заботы – почти все продукты, накопленные в ивановском подвале запасливыми женами Иванова и Рудаки, во время оккупации исчезли – то ли немцы их реквизировали, то ли просто побывали в подвале грабители, но осталась лишь овсяная крупа и немного тушенки, сохранившейся в квартире у Иванова.
Мамед жаловался на трудности послевоенного периода и кормил плохо, а скоро и совсем отказал от стола, говоря, что содержание кота ему дорого обходится и что кот мышей больше не ловит, потому что ловить стало некого. Хорошо еще, что удалось уговорить его оставить все-таки кота на неопределенное время, пока «Аврам-бей паек не получит».
Поэтому завтраки в семье Рудаки проходили невесело, впрочем, как и обеды. Не способствовала бодрому настроению и унылая погода позднего октября, необычно в этом году холодного.
– Надоела каша – сил нет, – Рудаки отложил ложку и уставился в окно.
За окном было пасмурно и шел дождь со снегом.
– Больше ничего нет, – сказала Ива, тоже перестала есть и спросила без особой надежды в голосе. – А на кафедре ничего не обещали? Может, стоит тебе сходить, узнать – ведь давно уже не был?
Рудаки довольно долго молчал, наблюдая за вороной, старательно обклевывавшей сморщенное, почерневшее от заморозков яблоко на яблоне за окном их квартиры.
«Рано холода установились в этом году», – лениво подумал он и наконец ответил Иве:
– Ладно, схожу. Чаю вот выпью и пойду. Может быть, действительно что-нибудь давали. Хотя вряд ли – с этими немцами все по домам сидели.
Они молча стали пить чай, глядя на унылый осенний пейзаж за окном. Снег шел уже который день, перемежаясь дождем, и асфальт на дорожке перед домом покрывала смесь опавших листьев и мокрого снега, холодная и противная даже на вид. Дом Нации, стоявший напротив, с обвалившейся после «землетруса» крышей-парусом и разбитыми окнами, выглядел при такой погоде, как классический «дом с привидениями».
– Хмурое утро, – усмехнулся Рудаки.
Ива улыбнулась в ответ и сказала:
– Там у Толстого третья часть как-то оптимистично называлась, а у нас едва ли оптимистическое продолжение будет.
– Это и есть третья часть, – уверенно заявил Рудаки, – «Сестры», что-то там еще – не помню названия – и «Хмурое утро», то есть надо понимать так, что хотя и хмурое, но все же утро.
– Ты думаешь? – усомнилась Ива и, увидев, что Рудаки уже пошел в прихожую одеваться, крикнула ему вслед: – Куртку надень, а то опять в плаще выскочишь, пижон.
– Ладно, – ответил Рудаки из прихожей, надел теплую куртку, замотал шарф и натянул на голову черную вязаную шапочку, которую называл «уголовкой».
– Ну я пошел, – крикнул он из прихожей, – к обеду постараюсь вернуться.
– На обед та же каша, – крикнула ему в ответ Ива, он покачал головой, сказал: «Пока!» и вышел из квартиры.
На улице было еще противнее, чем казалось из дома. Сильный ветер швырял в лицо снег с дождем. Такая погода стояла уже почти месяц – ни одно из четырех солнц не могло пробиться сквозь тяжелые черные тучи, висевшие над городом, и некоторые оптимисты уже стали говорить, что, может быть, солнце уже одно, как прежде, а не четыре и вот рассеются тучи, и все в этом убедятся.
Рудаки сомневался, что за тучами одно солнце, точнее, был уверен, что их четыре, как и раньше, но в то же время не мог не признать, что после ухода немцев в окружающем их мире действительно произошли кое-какие изменения, например, не случались больше «зелетрусы». Но самым заметным событием, последовавшим за «немецкой оккупацией», был, конечно, «исход» Аборигенов. Вслед за немцами из города в одночасье исчезли и Аборигены, и Аборигенки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71