– Это значит, – Рудаки выдержал приличествующую паузу, – «Зональный отряд аэродромного обслуживания украинского управления гражданской авиации». Сокращение, сам видел на какой-то конторе, а вот где, не помню.
– Врешь небось?
– Вот те крест!
– Ты же перс, огнепоклонник, а крестишься.
– Что ж мне свастику изобразить? – Рудаки вдруг замолчал, прислушиваясь. – А вот и Штельвельды пожаловали – Корнет с Ирой пришел.
– Договаривались же без баб… – Иванов отвернулся к костру.
Штельвельды возникли неожиданно, вышли откуда-то сбоку, ближе к костру Аборигенов, и стояли там, освещенные костром, похожие на живую картину «Человек эпохи конца света и его боевая подруга» – высокие, стройные, в военных куртках, за плечами рюкзаки, поза выражает постоянную готовность к любым неожиданностям. Картину дополняли кусочки пластыря на лице Штельвельда.
– Всем салют. Что пьете? Чем закусываете? – бодро спросил Штельвельд, подойдя к костру.
– Здравствуйте, Володя. Ирочка, здравствуйте, не ожидали вас увидеть сегодня, – засуетился Рудаки.
– Куда иголка, туда и нитка… – мрачно комментировал Иванов.
– Ты, Иванов, молчал бы лучше, – сказала Ирина Штельвельд. – Зачем моего кота выпустил? Я тебе кота еще не простила. Здравствуйте, Аврам. Ну как я могла его бросить?! – она кивнула на Штельвельда. – Опять с бандитами связался – еле живой пришел.
– Это не бандиты, самое, а хуже – рабочая самооборона, хотели у меня доску отобрать, – уточнил Штельвельд, снимая рюкзак.
– Мародерствуешь… – мрачно заметил Иванов, обидевшись на несправедливые обвинения Ирины Штельвельд по поводу кота.
– Так доска, самое, ничейная была, бесхозная, а мне позарез нужна для мольберта, – Штельвельду всегда было очень важно показать справедливость своих поступков.
– Да уж… – посочувствовал Рудаки. – А вон Иванова чуть луддиты не убили.
– Так ему и надо – кота погубил! – заявила Ирина Штельвельд и принялась доставать из рюкзака принесенные продукты.
– Жестокая ты, кума, и несправедливая, – возмутился Иванов, – не трогал я твоего кота, а теперь жалею, что не трогал.
– Да вы давайте к костру поближе, – миролюбивый Рудаки попытался сменить тему; он знал историю с любимым котом Ирины Штельвельд, которого Иванов будто бы выпустил из квартиры и тот исчез. – Тут у нас «типографская» имеется, картошка сейчас испечется, грибов поджарим, а пока вот, консервами можно.
– Ничейная доска была, на дороге лежала, – обиженно повторил Штельвельд, ни к кому особо не обращаясь.
4. Штельвельд
– Доска ничейная, бесхозная, – сказал Штельвельд и потянул доску к себе.
– Хера, – отреагировал бригадмилец и дернул доску к себе.
– Бесхозная – я ее на дороге нашел, – повторил Штельвельд и снова потянул.
– Хера, – гнул свое бригадмилец, продолжая тянуть доску к себе.
Штельвельд решил действовать иначе и внезапно отпустил свой конец. Бригадмилец упал на спину.
Вольф Штельвельд был человеком действия и быстрых решений, поэтому жизнь у него была сложная. Он всегда гордо держал свою голову сильно повзрослевшего «греческого мальчика» и отличался тем, что по любому поводу имел свое мнение, как правило, оригинальное. Это касалось всего: от проблемы летосчисления – он отрицал как неправильные все существующие – до воспитания детей и закаливания.
Кудрявая голова Вольфа Штельвельда не знала головных уборов, и знакомые уже привыкли видеть его зимой со снежной «шапкой» на голове. Пытался он и ходить зимой босиком, пока, как утверждали недоброжелатели, не отморозил палец на ноге, стоя в телефонной будке и беседуя с одной из своих многочисленных дам.
Правда, справедливости ради следует сказать, что все его многочисленные дамы мгновенно испарились после его последней женитьбы. Его теперешняя жена, Ира, прекрасно с ним ладила: на все его теории, особые мнения и обличительные речи она отвечала двумя-тремя короткими, но вескими фразами.
– Прямо, – говорила она, например, мило растягивая гласные, когда он выдвигал очередную теорию гибели вселенной послезавтра, – как же, погибнет.
И вселенная пока действительно не гибла, а Штельвельд уже носился с новой теорией.
Друзья звали его Корнетом отчасти за действительные и выдуманные успехи у прекрасных дам, отчасти за его патологическую нелюбовь к военной службе. Иванов называл его «пес-рыцарь Вольф Кромещенский», не столько из-за смутно германского происхождения, сколько за истинно бульдожью хватку в любом деле и рыцарские представления о жизни.
Штельвельд был убежденным приверженцем «fair play» – вот и сейчас он подождал, пока бригадмилец поднимется, и только после этого ударил его прямым в зубы. Бригадмилец оказался стойким бойцом – презрев кровь на подбородке и на глазах распухающую губу, он доску не выпустил. Тогда Штельвельд сильным рывком вырвал доску из рук противника, но при этом она с размаху ударила Штельвельда по лицу. «Ерунда!» – решил он и упругими прыжками помчался с поля битвы, унося свой трофей.
Бригадмилец припустил было следом, но потом плюнул, остановился и стал ощупывать лицо, оценивая ущерб. Штельвельд пробежал еще немного, потом перешел на шаг, свернул за угол дома и, положив доску, потрогал нос. Оказалось, что нос кровоточит и довольно сильно. Болели также лоб и ухо.
«Ухо-то чего? – подумал Штельвельд и закинул голову, чтобы остановить кровь. – В ухо доска не могла попасть».
Он неровно дышал, но был в основном доволен. Бригадмильцев он не любил, как и всякую власть, а доска была ему нужна позарез – незаконченный мольберт стоял посреди кухни немым укором уже вторую неделю, и Ира, естественно, ворчала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71