OCR Busya
«Хуан Мирамар «Несколько дней после конца света» (Серия 700; Вып. 42)»: Ника-Центр, Эльга; Киев; 2004
ISBN 966-521-290-7
Аннотация
Что ждет этих, таких знакомых, людей (а может быть, это мы с вами?) после вселенской катастрофы, грянувшей ниоткуда и влекущей в никуда? Свет четырех солнц пугающе омывает Город (вернее, то, что от него осталось), раздробленный на многочисленные майораты, раввинаты, патриархаты и так далее, и тому подобное… Что спасет этих людей: бегство на далекую планету, могущественный покровитель?… А может – их неиссякаемое чувство юмора, умение дружить и поддерживать друг друга? Сумеют ли они, мечась между сном и явью, разобраться в себе, сделать свой единственно верный выбор?
В философско-фантастическом романе Мирамара «Несколько дней после конца света», немного грустном и очень ироничном, больше вопросов, чем ответов. Но он заставляет думать, а это – уже немало.
Хуан Мирамар
Несколько дней после конца света
А зовется наш город – Федор-Кузьмичск… а прежде имя ему было Южные Склады, а совсем прежде – Москва.
Татьяна Толстая. «Кысь»
1. Рудаки
Рудаки вышел из подвала, когда четвертое солнце почти зашло. Уже стало довольно прохладно, и, остановившись перед дверью, он поплотнее закутал шею шарфом и даже думал было поднять воротник плаща, но потом передумал и только чуть поправил рюкзак.
Четвертое солнце весь день ходило близко к горизонту, а сейчас, перед закатом, казалось, просто перекатывалось по; земле как шар, выглядывая из-за стен. Он глубоко вдохнул; холодный воздух.
«Как в Финляндии», – подумал он и вспомнил, как они жили в Финляндии: широкое, почти всегда пустое шоссе перед общежитием и сразу за ним блекло-синее озеро и совершенно дремучий лес; аспирантское общежитие, где они жили, – двухэтажный сарай с маленькими оконцами, сложенный из грубого серого камня и напиханный внутри всеми прелестями цивилизации вплоть до кондиционеров и микроволновки на кухне.
«Так же холодно в тени, и такое же яркое низкое солнце, – продолжал он вспоминать, выходя со двора на улицу и привычно радуясь безлюдью. – Жутко было холодно там в тени, какой-то даже ледок чувствовался в воздухе, и солнце низкое всегда, как вот сейчас».
– Очень похоже на Финляндию, – сказал он наконец вслух, что стало у него в последнее время уже привычкой, опять поправил на спине рюкзак и пошел вниз по широкой Безаковской, бывшей Пушкинской, бывшей Петлюровской, а сейчас Земле Софийского патриархата и как улице пока безымянной.
Идти предстояло далеко, до самого Голосеевского леса, где он с Ивановым и Штельвельдом договорился в очередной раз ждать Капитана Нему этой ночью. Он свернул на Красноармейскую, которая чудом избежала переименований при всех последних властях и принадлежала теперь Белым Братьям. Эта мистическая секта, наделавшая в мирное время много шума своим совращением молодых умов и, казалось бы, искорененная советской властью, теперь вдруг опять возникла и развила в ожидании конца света бурную деятельность. Сектанты заявили свои права на «позвоночник» города, как они выражались, – две длинные улицы, Красноармейскую и знаменитый Крещатик, делившие пополам правобережный город. Права свои Братья защищали активно, и на Красноармейской вполне можно было угодить под перекрестный огонь их автоматов и карабинов Черных гусар из Печерского майората, то и дело пытавшихся захватить «позвоночник».
Он шел и внимательно смотрел то вперед, то по сторонам, но, видимо, опасаться было некого – Красноармейская была пуста, только собачья «свадьба» весело перебежала улицу далеко впереди.
Профессор сравнительной типологии Аврам Рудаки, «лицо персидской национальности», как он себя называл, был похож на странную нездешнюю птицу – маленькая головка с длинным хищным носом венчала долговязую фигуру в широком плаще до пят, рюкзак на спине казался сложенными крыльями. Он широко шагал по круто спускающейся с холма Красноармейской своими длинными ногами, наклоняясь вперед, и, казалось, вот-вот расправит сложенные крылья и тяжело взлетит над поблескивающей в косых лучах плиткой тротуара.
Шагая по Красноармейской, он привычно перебирал в памяти события последних лет: ужас и панику первого дня, когда на небе с небольшим промежутком появились четыре солнца; давку на вокзале, когда он отправлял в Россию семью дочери; страшные слухи первых дней, толпы на папертях и непрерывный колокольный звон; первое землетрясение и переселение в подвал.
Вспомнил, как исчезла в одночасье власть, как бежали из города на своих «мерседесах» толстомордые «народные избранники» и как бандиты приходили в университет, умоляя, предлагая огромные деньги испуганным профессорам, чтобы только те объяснили, что произошло и что делать; как началось движение луддитов, как громили компьютеры, как исчезли деньги, как потом все понемногу привыкли и стали как-то жить.
– Если это жизнь… – сказал он вслух и увидел, что из подъезда к нему идут двое, один из них, повыше, держал в' руке древко с остатками какого-то флага.
«Интересно, какой там был флаг?» – некстати подумал он и, сунув руку в карман, нащупал там пугач, подарок Вольфа Штельвельда, и тут же вспомнил предупреждение Иванова: «Вот им тебя и пристукнут, как только вытащишь».
– Дывы, жид! – сказал высокий своему товарищу, но тот никак не прореагировал: вытаращив глаза, он старался удержать подступавшую к горлу водку. Перегаром несло от них так, что даже Рудаки, человек привычный и сам не без греха, поморщился.
«Хулиганье, – довольно спокойно подумал он, – может, и обойдется».
– Какой я жид, – сказал он высокому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71