Рудаки расстегнул плащ, размотал шарф, спрятал его в рюкзак и неожиданно решил навестить свою квартиру. С тех пор как год назад после особенно сильного землетрясения они переселились в подвал к Ивановым, он был дома всего пару раз. Мешали то дела, то лень – не легко было собраться и отмахать километров пять ради того, чтобы взглянуть на родные стены.
Сейчас же случай этому благоприятствовал – от моста, на котором он сейчас стоял, надо было пройти всего каких-то кварталов пять, и он дома. Правда, идти надо вверх по Автостраде, круто поднимающейся на холм, но город был весь построен на холмах и его жители к крутым подъемам привыкли.
Рудаки выбросил окурок и пошел в сторону дома, в котором прожил почти всю свою взрослую жизнь и жил бы и дальше, если бы жуткие события последних лет не выгнали его из привычных стен, как и тысячи других горожан. Он шел и лениво вспоминал прошлую жизнь. Нельзя сказать, что она была совсем безмятежной – были в ней всякие неприятные и даже трагические события, но все-таки прошлая жизнь укладывалась в определенную схему и события были более или менее предсказуемы. Теперь же это… черт знает что.
– Черт знает что! – сказал он вслух, споткнулся о бровку и тут увидел Аборигенок.
Они шли по середине улицы двумя колоннами красивым пружинистым шагом. Все было так, как рассказывал Штельвельд, одеты они были в блестящие комбинезоны и даже лица у них были красивые и злые, «фашистки», как говорила Ирина Штельвельд. И так же, как в рассказе Штельвельдов, между Аборигенками гуськом шли какие-то люди, шли покорно, молча, не сопротивляясь. Присмотревшись, Рудаки понял, что это были бывшие братки, которые теперь, когда грабить стало почти нечего и некого, переквалифицировались в мирных грузчиков и торговцев, но сохраняли свой былой бандитский вид. Правда, сейчас они этот свой вид утратили– шли покорно, опустив головы и напоминали колонну заключенных под конвоем.
– Интересно, куда это их? – спросил себя Рудаки. – Не убивать же они их собираются?
Ответ на свой собственный вопрос он найти не успел – одна из Аборигенок пристально на него посмотрела и он оказался в Стамбуле…
Окно гостиницы Пера-Палас выходило на Золотой рог: с высокого пятого этажа был далеко виден крутой противоположный берег залива с кварталами плотно приткнувшихся друг к другу многоэтажных домов, между которыми торчали минареты и купола нескольких мечетей. Небо над заливом было весеннее, бледно-голубое; в рыжеватой воде залива отражался ржавый корпус поставленного здесь на прикол греческого сухогруза, слева за мостом через залив виднелся Босфор, по которому бойко сновали туда-сюда белые пассажирские паромы. Пахло морем, жареными орешками и бензином, с улицы доносились вопли парковщиков машин. «Гяр! Гяр-гяр-гяр!» – вопили они. Что значит «гяр», Рудаки не знал, но за много лет привык к этим крикам, составлявшим неотъемлемую часть стамбульской звуковой гаммы. «Галич, – усмехнулся Рудаки, глубоко вдохнув прохладный морской воздух с залива, – Галич». Впереди были два выходных дня и перспективы, если не радужные, то вполне приемлемые…
– You gonna die, man?! – Рудаки очнулся и увидел, что стоит посреди проезжей части, а рядом, почти уткнувшись капотом в его ноги, дрожит и урчит белый джип и в нем высокий негр, привстав на сиденье, кричит, потрясая коротким автоматом.
– Сорри, – сказал Рудаки негру (а то еще стрельнет африканец). – Я не видел, сорри, – и тут заметил, что из-за плеча негра торчит щекастая физиономия старого приятеля, горе-переводчика Майбороды.
– Ошалел, Аврам! – кричал Майборода, вылезая из джипа. – Он тебя чуть не переехал. Ты что, спишь на ходу?!
Майборода наконец выбрался из джипа и подошел к Рудаки, на ходу объясняя негру по-английски, что, дескать, старый приятель мой, френд, профессор рассеянный: сковороду надевает вместо шапки. Негр сел на свое место, но некоторое время продолжал булькать и всхлипывать, как остывающий чайник.
– Ты чего под машины кидаешься? – спросил Майборода, закончив уговаривать негра. – Принял что ли? Я тебя издали заметил, когда мы еще по мосту ехали, думаю, чей это орлиный профиль, не Аврам ли это in corpore? И вдруг ты как прыгнешь прямо на середину, мой еле успел по тормозам, а то бы гаплык тебе, хабир.
– Да я и сам не понимаю, – ответил Рудаки, – сам не понимаю, как на проезжей части оказался. Засмотрелся, наверно, на этих. Видел тут Аборигенки бандитов вели – жутко как, правда?
– Да уж, – согласился Майборода, – мой аж позеленел от страху. Импоссибл, кричит, гипнозис. Гипнозис – это точно, точнее не скажешь, а мы ведь с тобой много чего повидали, скажи?
– Было дело, – сказал Рудаки и осмотрелся: Аборигенки исчезли и торжище на мосту тоже как будто испарилось, на мосту никого не было, на Автостраде и вокруг тоже, только он с Майбородой да негр в своем джипе.
Майбороду Рудаки знал давно: служили когда-то переводилами в НДРЙ – Народно-демократической республике Йемен, местное пойло пили, под обстрелом на полу лежали. Да и потом они с Рудаки встречались то тут, то там. Хороший был парень Майборода, товарищ хороший, выпивоха, только переводчик аховый, но это полбеды.
– Ты у ооновцев служишь? – спросил Рудаки, когда негр стал делать Майбороде знаки: мол, давай-давай, арбайтен, и даже посигналил нетерпеливо.
– У них, чтоб им… придурки. Ну бывай. – Майборода пожал Рудаки руку, повернулся и собрался уже залезть в джип, а потом вдруг спросил:
– А тебе куда? Можем подкинуть.
– На Печерск, тут недалеко – решил квартиру проведать, несколько месяцев не был, – ответил Рудаки.
– Во, хорошо, – обрадовался Майборода, – и нам на Печерск, в Майорат с отчетом, у них там штаб.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71