ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Того, что создал основы справедливости и истины?
Удивленный Жоан Эдуардо сказал:
– Верю, сеньор доктор.
– А в первородный грех?
– Верю…
– А в загробную жизнь, искупление и прочее?
– Я вырос в этих верованиях…
– Так почему же ты хочешь стереть с лица земли священников? Наоборот, ты должен находить, что их еще мало. Я вижу, ты либерал-рационалист и не выходишь за пределы того, что провозглашено Хартией… Но если ты веришь в Бога, который пребывает на небе и управляет нами сверху, и веришь в первородный грех и в загробную жизнь, то тебе нужны и священники; иначе кто будет преподавать тебе вероучение, завещанное Богом, кто поможет тебе очиститься от первородного греха, кто приготовит для тебя место в раю? Священники тебе необходимы. И я не вижу никакой логики в том, что ты ругаешь их в газете.
Ошеломленный Жоан Эдуардо пролепетал:
– Но, сеньор доктор… Извините меня, ваша милость, но…
– Ну что? Говори, братец.
– Значит, вам не нужны священники в этой жизни…
– Ни в этой, ни в той. Мне не нужны священники на земле, потому что не нужен Бог на небе. Иными словами, дружок, мой Бог – внутри меня; этим принципом я и руковожусь в своих действиях и суждениях. Vulgo conscientia… Возможно, ты меня не понимаешь… Впрочем, ведь я излагаю тебе крамолу. И уже как-никак три часа… – И доктор показал на часы.
В воротах Жоан Эдуардо еще сказал:
– Так вы уж извините меня, сеньор доктор…
– Не за что. И знаешь: пошли ко всем чертям улицу Милосердия!
Жоан Эдуардо горячо возразил:
– Это легко сказать, сеньор доктор; но когда любовь гложет здесь, внутри…
– Любовь? А! Конечно! Любовь – великая и прекрасная вещь. Одна из могучих сил цивилизации. Направленная в нужное русло, она способна создавать новые миры и производить нравственные революции… Но поверь мне (он вдруг переменил тон): очень часто то, что мы называем любовью, вовсе не любовь и живет отнюдь не в сердце… Мы употребляем слово «сердце» ради приличия, имея в виду совсем другое место. По большей части именно в нем все дело. И тогда огорчения наши длятся недолго. Прощай! Будем надеяться, что скоро ты утешишься.
XIV
Жоан Эдуардо шел по улице, свертывая сигаретку. Он обессилел от прошедшей мучительной ночи, от бесполезных хлопот сегодняшнего утра, от разговоров с доктором Годиньо и доктором Гоувейей.
«Конец! – думал он. – Больше я ничего не могу сделать. Надо смириться». Душа его изнемогла от стольких порывов страсти, надежды и гнева. Ему хотелось забиться в какую-нибудь нору, подальше от адвокатов, женщин, священников, и заснуть на долгие месяцы. Но было уже больше трех часов. Он поспешил в контору к Нунесу. Наверно, придется еще выслушать нотацию за опоздание. Нерадостная у него жизнь!
Он завернул за угол Террейро и тут, у харчевни Озорио, встретил молодого человека в светлом пиджаке, обшитом по бортам черной тесьмой; на удивительно бледном лице его ярко-черные усики казались накладными.
– Ола! Как дела, Жоан Эдуардо?
Это был Густаво, наборщик из «Голоса округа», два месяца назад уехавший в Лиссабон. Агостиньо аттестовал его так: «Малый мозговитый и начитанный, но в голове черт знает какой ералаш». Густаво даже писал иногда статьи о международной политике, куда вставлял звучные проклятия Наполеону III, царю и другим угнетателям народов, скорбя о порабощении Польши и нищете пролетариата. Густаво и Жоан Эдуардо питали взаимную симпатию, после того как несколько раз поговорили на религиозные темы; оба соперничали в преклонении перед Иисусом Христом и в ненависти к духовенству. Революция в Испании так воодушевила наборщика, что он мечтал присоединиться к Интернационалу; его тянуло в крупный пролетарский центр, где существовали бы рабочие объединения, произносились бы речи, создавалось бы трудовое братство, – и он уехал в Лиссабон. Там Густаво нашел хорошую работу, славных товарищей. Но на его иждивении находилась больная старуха-мать; жить вместе выходило куда экономней, и он вернулся в Лейрию. К тому же «Голос округа» процветал ввиду близящихся выборов и мог прибавить жалованье трем своим наборщикам.
– Так что я снова буду работать у Горбуна.
А сейчас он идет обедать к Озорио и приглашает Жоана Эдуардо составить ему компанию. Мир не рухнет, если один раз конторщик не пойдет в свою контору!
Жоан Эдуардо вспомнил, что со вчерашнего дня ничего не ел. Может быть, он ослаб от голода и потому чувствует себя таким растерянным, таким обескураженным… Он сразу согласился; приятно после целой лавины огорчений и хлопот спокойно посидеть в таверне перед полной тарелкой, в обществе друга, разделяющего твою ненависть к сутанам. К тому же Жоан Эдуардо перенес столько ударов, что испытывал потребность в сочувствии. Он горячо воскликнул:
– Идет! Ах, дружище, сам Бог послал мне тебя! Весь этот мир – такая помойка! Если бы нельзя было полчаса поболтать с другом, право, не стоило бы и на свет родиться!
Горький тон, столь необычный для «этого теленка», как называли Жоана Эдуардо приятели, удивил Густаво.
– А что такое? Что-нибудь неладно? Полаялся с подлецом Нунесом? – спросил он.
– Нет, так просто, сплин.
– Сплин! Это что-то английское! Да! Жаль, ты на видел Таборду в «Лондонской любви»!.. Забудь про сплин. Откупорим бутылочку – и все как рукой снимет…
Густаво схватил друга под руку и втолкнул его в дверь таверны.
– Да здравствует дядя Озорио! Дружба и братство!
Трактирщик дядя Озорио, жизнерадостный толстяк в рубашке с закатанными до плеч рукавами, стоял, опершись о стойку бело-розовыми руками и обратив к посетителям пухлое хитрое лицо. Он весело приветствовал Густаво по случаю его возвращения в Лейрию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168
Удивленный Жоан Эдуардо сказал:
– Верю, сеньор доктор.
– А в первородный грех?
– Верю…
– А в загробную жизнь, искупление и прочее?
– Я вырос в этих верованиях…
– Так почему же ты хочешь стереть с лица земли священников? Наоборот, ты должен находить, что их еще мало. Я вижу, ты либерал-рационалист и не выходишь за пределы того, что провозглашено Хартией… Но если ты веришь в Бога, который пребывает на небе и управляет нами сверху, и веришь в первородный грех и в загробную жизнь, то тебе нужны и священники; иначе кто будет преподавать тебе вероучение, завещанное Богом, кто поможет тебе очиститься от первородного греха, кто приготовит для тебя место в раю? Священники тебе необходимы. И я не вижу никакой логики в том, что ты ругаешь их в газете.
Ошеломленный Жоан Эдуардо пролепетал:
– Но, сеньор доктор… Извините меня, ваша милость, но…
– Ну что? Говори, братец.
– Значит, вам не нужны священники в этой жизни…
– Ни в этой, ни в той. Мне не нужны священники на земле, потому что не нужен Бог на небе. Иными словами, дружок, мой Бог – внутри меня; этим принципом я и руковожусь в своих действиях и суждениях. Vulgo conscientia… Возможно, ты меня не понимаешь… Впрочем, ведь я излагаю тебе крамолу. И уже как-никак три часа… – И доктор показал на часы.
В воротах Жоан Эдуардо еще сказал:
– Так вы уж извините меня, сеньор доктор…
– Не за что. И знаешь: пошли ко всем чертям улицу Милосердия!
Жоан Эдуардо горячо возразил:
– Это легко сказать, сеньор доктор; но когда любовь гложет здесь, внутри…
– Любовь? А! Конечно! Любовь – великая и прекрасная вещь. Одна из могучих сил цивилизации. Направленная в нужное русло, она способна создавать новые миры и производить нравственные революции… Но поверь мне (он вдруг переменил тон): очень часто то, что мы называем любовью, вовсе не любовь и живет отнюдь не в сердце… Мы употребляем слово «сердце» ради приличия, имея в виду совсем другое место. По большей части именно в нем все дело. И тогда огорчения наши длятся недолго. Прощай! Будем надеяться, что скоро ты утешишься.
XIV
Жоан Эдуардо шел по улице, свертывая сигаретку. Он обессилел от прошедшей мучительной ночи, от бесполезных хлопот сегодняшнего утра, от разговоров с доктором Годиньо и доктором Гоувейей.
«Конец! – думал он. – Больше я ничего не могу сделать. Надо смириться». Душа его изнемогла от стольких порывов страсти, надежды и гнева. Ему хотелось забиться в какую-нибудь нору, подальше от адвокатов, женщин, священников, и заснуть на долгие месяцы. Но было уже больше трех часов. Он поспешил в контору к Нунесу. Наверно, придется еще выслушать нотацию за опоздание. Нерадостная у него жизнь!
Он завернул за угол Террейро и тут, у харчевни Озорио, встретил молодого человека в светлом пиджаке, обшитом по бортам черной тесьмой; на удивительно бледном лице его ярко-черные усики казались накладными.
– Ола! Как дела, Жоан Эдуардо?
Это был Густаво, наборщик из «Голоса округа», два месяца назад уехавший в Лиссабон. Агостиньо аттестовал его так: «Малый мозговитый и начитанный, но в голове черт знает какой ералаш». Густаво даже писал иногда статьи о международной политике, куда вставлял звучные проклятия Наполеону III, царю и другим угнетателям народов, скорбя о порабощении Польши и нищете пролетариата. Густаво и Жоан Эдуардо питали взаимную симпатию, после того как несколько раз поговорили на религиозные темы; оба соперничали в преклонении перед Иисусом Христом и в ненависти к духовенству. Революция в Испании так воодушевила наборщика, что он мечтал присоединиться к Интернационалу; его тянуло в крупный пролетарский центр, где существовали бы рабочие объединения, произносились бы речи, создавалось бы трудовое братство, – и он уехал в Лиссабон. Там Густаво нашел хорошую работу, славных товарищей. Но на его иждивении находилась больная старуха-мать; жить вместе выходило куда экономней, и он вернулся в Лейрию. К тому же «Голос округа» процветал ввиду близящихся выборов и мог прибавить жалованье трем своим наборщикам.
– Так что я снова буду работать у Горбуна.
А сейчас он идет обедать к Озорио и приглашает Жоана Эдуардо составить ему компанию. Мир не рухнет, если один раз конторщик не пойдет в свою контору!
Жоан Эдуардо вспомнил, что со вчерашнего дня ничего не ел. Может быть, он ослаб от голода и потому чувствует себя таким растерянным, таким обескураженным… Он сразу согласился; приятно после целой лавины огорчений и хлопот спокойно посидеть в таверне перед полной тарелкой, в обществе друга, разделяющего твою ненависть к сутанам. К тому же Жоан Эдуардо перенес столько ударов, что испытывал потребность в сочувствии. Он горячо воскликнул:
– Идет! Ах, дружище, сам Бог послал мне тебя! Весь этот мир – такая помойка! Если бы нельзя было полчаса поболтать с другом, право, не стоило бы и на свет родиться!
Горький тон, столь необычный для «этого теленка», как называли Жоана Эдуардо приятели, удивил Густаво.
– А что такое? Что-нибудь неладно? Полаялся с подлецом Нунесом? – спросил он.
– Нет, так просто, сплин.
– Сплин! Это что-то английское! Да! Жаль, ты на видел Таборду в «Лондонской любви»!.. Забудь про сплин. Откупорим бутылочку – и все как рукой снимет…
Густаво схватил друга под руку и втолкнул его в дверь таверны.
– Да здравствует дядя Озорио! Дружба и братство!
Трактирщик дядя Озорио, жизнерадостный толстяк в рубашке с закатанными до плеч рукавами, стоял, опершись о стойку бело-розовыми руками и обратив к посетителям пухлое хитрое лицо. Он весело приветствовал Густаво по случаю его возвращения в Лейрию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168