– Конечно, так всего лучше, – прошептала Амелия, уходя к себе. Она села на кровать и задумалась; сумерки наводили на нее грусть, и печаль ее становилась еще чернее при мысли «о том хорошем, что было у нее с падре Амаро».
Вечер выдался дождливый, и мать с дочерью провели его в одиночестве. Сан-Жоанейра, отдыхая от пережитых тревог, дремала в кресле, клевала носом, и вязанье то и дело выпадало у нее из рук. Тогда Амелия откладывала работу и, опершись локтями на стол, рассеянно вертела пальцем зеленый абажур на лампе и думала о своем замужестве: Жоан Эдуардо хороший, добрый человек; в нем воплотился мещанский идеал мужа он был не урод и имел постоянное место; правда, несмотря на статью в газете, она, в отличие от матери, не считала его предложение таким уж подвигом благородства. Но преданность жениха льстила ее самолюбию, особенно по сравнению с трусливым отступничеством Амаро. Не надо забывать, что бедный Жоан уже два года ухаживает за ней… И она начала усердно вспоминать все, что ей в нем нравилось, – серьезность, белоснежные зубы, всегда опрятную одежду.
Дул сильный ветер, холодный дождь сек оконные стекла, и это обостряло жажду семейного уюта. Она рисовала себе картины будущей замужней жизни: пылает огонь в камине, муж рядом, в колыбели спит сынок – потому что у нее непременно будет сын, по имени Карлос, с черными глазами падре Амаро… Падре Амаро! После свадьбы она, конечно, опять увидится с сеньором падре Амаро. И вдруг странная мысль мелькнула молнией и пронзила ее насквозь… Она вскочила и спряталась в темном проеме окна от невыносимого стыда, опалившего огнем ее лицо.
Нет! Только не это! Какой ужас! Но мысль эта неудержимо захватывала ее, точно чья-то мощная рука сдавила ей грудь сладким удушьем; и любовь к Амаро, которую обида и житейская необходимость загнали было в дальний, потаенный угол души, вырвалась на волю и захлестнула ее всю; ломая руки, она лихорадочно повторяла имя Амаро, она жаждала его поцелуев, о, она любила его! Но все, все погибло! Всему конец. Она должна выйти замуж… Как она несчастна! И, прижавшись лицом к стеклу, за которым чернела ночь, она стала тихо всхлипывать.
За чаем Сан-Жоанейра вдруг сказала ей:
– Что ж, дочка, зачем откладывать… Давай-ка приниматься за приданое; если удастся, в конце месяца сыграем свадьбу.
Амелия не ответила, но при этих словах вся душа ее всполохнулась. Через месяц она будет замужем! Хотя Жоан Эдуардо был ей безразличен, но мысль о том, что этот молодой, страстно влюбленный мужчина будет жить рядом с ней, спать с ней в одной постели, взбудоражила ее до глубины существа.
Когда мать собралась уходить к себе вниз, Амелия сказала:
– Как вы думаете, маменька? Мне как-то неудобно прямо заговорить об этом с Жоаном Эдуардо… Не лучше ли написать ему в письме, что «да»?
– Ты права, дочка, напиши. Руса утром отнесет конверт… Напиши ему хорошее письмо, пусть порадуется.
Амелия до поздней ночи сидела в столовой и сочиняла письмо; написала она так:
«Сеньор Жоан Эдуардо!
Маменька поставила меня в известность о Вашем с ней разговоре. Если привязанность Ваша ко мне искренна, как я надеюсь и не раз имела случай убедиться, то я очень рада. Чувства мои Вам известны. Что касается приданого и всех необходимых бумаг, об этом можно поговорить завтра, и мы ждем Вас к чаю. Маменька очень довольна, и я от всей души желаю, чтобы все было хорошо. Надеюсь, мы будем счастливы, если на то божья воля. Маменька Вам кланяется, и я тоже.
Любящая Вас
Амелия Каминья».
Она запечатала письмо; и в ту же минуту, при виде разбросанных по столу листков бумаги, ей захотелось написать падре Амаро. Но что писать? Признаться в любви – этим самым пером?… На нем еще не обсохли чернила, которыми она писала строки о своем согласии на брак с другим. Упрекнуть его в трусости, показать свою обиду? Но это значило бы унизить себя! И хотя писать было не о чем, рука ее с наслаждением выводила первые слова. «Мой любимый Амаро!..» Но она тут же остановилась, сообразив, что послать письмо не с кем. Боже! Неужели они расстанутся так, не сказав друг другу ни слова, – и навсегда!.. Расстанутся… «А почему?» – вдруг спросила она себя. Выйдя замуж, она по-прежнему может видеться с сеньором падре Амаро. И та же странная мысль снова вернулась, но вкрадчиво, в таком невинном и пристойном обличии, что Амелия не стала ее отгонять: ведь падре Амаро может сделаться ее духовником; во всем христианском мире нет другого человека, который сумел бы лучше управлять ее совестью, ее волей, ее душой; между ними установится восхитительный обмен самыми заветными мыслями, она будет слушать его ласковые увещания; каждую субботу, впитывая свет его глаз и музыку его голоса, она будет получать в исповедальне новый запас счастья – волнующего, но целомудренного и во славу Божию.
Она была почти довольна этой не вполне еще ясной картиной своей будущей жизни, в которой плоть получит свое с благословения церкви, а душа будет наслаждаться радостями возвышенной любви к Богу и его служителю. Как хорошо все устраивается! Вскоре Амелия сладко спала и видела во сне, что живет в своем доме, с мужем, и играет в манилью со старыми приятельницами маменьки, сидя при одобрении всего соборного капитула на коленях у сеньора падре Амаро.
На следующий день Руса понесла письмо Жоану Эдуардо, и все утро мать и дочь занимались шитьем и говорили о свадьбе. Амелия не хотела разлучаться с матерью; они решили, что дом достаточно велик и молодые могут поселиться в первом этаже, а Сан-Жоанейра перейдет наверх. Сеньор каноник поможет справить приданое, медовый месяц молодожены проведут в усадьбе у доны Марии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168