Поведение падре Амаро подтверждало горькую мысль: он хочет отделаться от нее! Неблагодарный! Делает вид, будто ничего не было. Какая низость! Он трусит за свое священническое благополучие, он боится декана, газет, Аркады – всего на свете, и вот он выбрасывает ее вон из своих мыслей, из своего сердца, из своей жизни, как стряхивают ядовитое насекомое!.. И тогда, чтобы причинить ему боль, она начала нежно шушукаться с конторщиком, клала руку ему на плечо, со смехом ластилась, что-то говорила на ушко; они попробовали, с шумом и хохотом, сыграть пьесу в четыре руки; потом она ущипнула своего жениха, он вскрикнул довольно громко, Сан-Жоанейра взирала на них с умилением, каноник уже задремал, а Амаро, всеми покинутый, сидел в углу и рассматривал старый альбом.
Но внизу вдруг резко брякнул колокольчик, так что все вздрогнули; на лестнице послышались торопливые шаги, замерли в нижнем зальце, и Руса поднялась сообщить, что пришел сеньор падре Натарио, но что он не хочет входить, а просит сеньора каноника на пару слов.
– Нашел время для переговоров, – проворчал каноник, с трудом вырываясь из мягких глубин кресла.
Амелия закрыла рояль; Сан-Жоанейра отложила шитье и на цыпочках вышла на лестницу, послушать. На улице дул сильный ветер, где-то возле Базарной площади рокотал, удаляясь, вечерний барабан.
Наконец голос каноника позвал снизу:
– Амаро!
– Да, учитель?
– Пойди-ка сюда. И сеньоре скажи, чтобы пришла.
Сан-Жоанейра сейчас же спустилась по лестнице, в великом страхе. Амаро подумал, что Натарио обнаружил Либерала.
В гостиной было холодно и неуютно, на столе горела одна-единственная свеча. Со стены, где Сан-Жоанейра повесила новую картину, недавно преподнесенную каноником, на них смотрело исхудалое лицо отшельника и белел лежавший рядом с молитвенником череп.
Каноник Диас сидел в углу канапе и неторопливо, с чувством нюхал табак; но Натарио, возбужденно бегавший по комнате, сразу заговорил:
– Добрый вечер, сеньора! Ола, Амаро! Я с новостями!.. Не хотел подниматься, ведь там конторщик, я так и знал. А это касается только своих. Я как раз начал рассказывать коллеге Диасу… Ко мне приходил Салданья. Ну и дела!
Падре Салданья был доверенным лицом главного викария. Падре Амаро, сразу встревожась, спросил:
– Это касается нас?
– Primo: коллега Брито переведен из своего прихода куда-то в Алкобасу, в горы, в ад…
– Что вы говорите? – ахнула Сан-Жоанейра.
– Благодарите Либерала, любезная сеньора! Нашему уважаемому декану потребовалось немало времени, чтобы переварить заметку из «Голоса округа», – и вот вам результат! Бедного Брито сначала долго распекали, а потом выгнали!
– Значит, все-таки верно, что говорили про старостиху… – прошептала добрая сеньора.
– Стоп! – строго прервал каноник. – Нехорошо, сеньора, нехорошо! В этом доме не верят сплетням!.. Продолжайте, коллега Натарио.
– Secundo, – продолжал Натарио, – я только начал рассказывать коллеге Диасу… Сеньор декан, в ответ на заметку и другие происки печати, решил внести коррективы в обычаи епархиального духовенства (это я цитирую падре Салданью). Ему в высшей степени не по душе секретные совещания духовных лиц с благочестивыми дамами, он желает знать, что это за денди в подрясниках, совращающие хорошеньких барышень… Короче, сеньор декан заявил дословно, что намерен расчистить авгиевы конюшни! А на простом человеческом языке, милая моя сеньора, это означает, что все тут полетит вверх тормашками.
Все молчали в оцепенении. Натарио, стоявший посреди залы, засунув руки в карманы, первый прервал молчание:
– Ну, хороши новости? А?
Каноник медленно поднялся.
– Вот что, коллега… Тут не поле боя, не все ранены и убиты, кто-нибудь и выживет… А вы, сеньора, не изображайте Mater dolorosa, а лучше велите подать чайку, это гораздо важнее.
– Я прямо сказал Салданье… – продолжал ораторствовать Натарио, но каноник перебил его, сказав с ударением:
– Салданья болтун!.. Займемся сухариками; и наверху, при детях, – молчок.
Чай пили в молчании. Каноник, отхлебывая из чашки, каждый раз хмурился и обиженно сопел; Сан-Жоанейра, поговорив о доне Марии и о ее простуде, пригорюнилась, подперши кулаком голову; Натарио возбужденно бегал по комнате, поднимая ветер разлетающимися полами подрясника.
– А когда свадьба? – спросил он вдруг, остановившись перед Амелией и конторщиком, которые пили чай на рояле.
– Через несколько дней, – ответила Амелия c улыбкой.
Тогда Амаро встал, медленно вытащил свои часы и сказал упавшим голосом:
– Мне пора идти, любезные сеньоры.
Сан-Жоанейра запротестовала. Как же это? И все такие унылые, будто на похоронах! Сыграли бы хоть в лото, чтобы развлечься…
Но каноник, выйдя из своего угрюмого оцепенения, строго сказал:
– Сеньора ошибается, я не вижу тут унылых. Для этого нет никаких оснований. Напротив, у нас есть все причины радоваться. Не так ли, сеньор жених?
Жоан Эдуардо поднял голову, улыбнулся.
– Я-то, сеньор каноник, очень счастлив.
– Естественно! – сказал каноник. – А теперь доброго вечера вам всем, а я пойду играть в лото со своей подушкой. Амаро тоже.
Амаро попрощался за руку с Амелией, и все три священника молча вышли на лестницу.
В зальце внизу по-прежнему горела одинокая свеча. Каноник зашел сюда за своим зонтом, потом позвал остальных и, осторожно прикрыв дверь, сказал почти шепотом:
– Я, коллеги, не хотел пугать бедную женщину, но вся эта история с деканом, все эти слухи… Дело скверно!
– Надо держать ухо востро, друзья мои! – согласился Натарио, тоже понижая голос.
– Да, это не шутки, – мрачно пробормотал падре Амаро.
Все трое стояли кружком посреди комнаты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168