- Нет, - улыбнулся Даргомыжский. - Но колоколами занималась моя бабушка по отцу. Ее в шутку прозвали по­номарем и утверждали, будто батюшка мой родился на ко­локольне.
- Знатная у тебя родословная! - смеялся Глинка. - Но слава богу, ты-то не стал звонарем в музыке, а справедливо метишь в истинные артисты!.. Однако, - спохватился Ми­хаил Иванович, - за воспоминаниями не следует время упус­кать. Давно пора нам с тобой приступить к серьезным заня­тиям.
И не мешкая, Глинка тотчас перешел к делу. Начали с разбора партитур. С помощью Михаила Ивановича Алек­сандр Даргомыжский основательно познакомился, уже по партитурам, и с симфониями Бетховена, и с увертюрами Мендельсона, и со многими другими оркестровыми сочине­ниями выдающихся современников и старых мастеров.
За этими занятиями хозяин и гость нередко засижива­лись до глубокой ночи. И каждый раз молодой человек не уставал восхищаться меткостью и глубиной суждений стар­шего друга. Все служило Глинке предметом живого разговора о музыке: и стиль, и форма произведения, и развитие в нем музыкальных идей, и многоцветье красок оркестра...
Вот так, на опыте творений великих мастеров, стал по­стигать Александр Даргомыжский и музыкальную науку.
- А еще, - сказал однажды Глинка, порывшись в бума­гах,- вот тебе записи лекций ученого немца господина Дена, с которым занимался я, остановившись ненадолго в Берлине, прежде чем вернуться на родину. Возьми-ка да перепиши на досуге, - Глинка протянул Даргомыжскому несколько тетра­дей. - По ним, думаю, легко усвоишь многие хитрости кон­трапункта и прочие премудрости. А если неясно что будет - вместе разберемся.
То ли действительно нехитрой оказалась наука, уложен­ная в несколько тощих тетрадок, то ли удивительно просты и образны были пояснения Глинки, но, как тот и предпола­гал, Даргомыжский быстро овладел основами музыкальной науки.
Настало время перейти к изучению оркестровки. Руково­дясь советами Михаила Ивановича, Даргомыжский написал первые свои партитуры, инструментовав для оркестра форте­пианные партии ранних романсов. Эти работы заслужили одобрение Глинки.
Даргомыжский, однако, не слишком обольщается похва­лой. Сам он судит себя гораздо более строгой мерой, осо­бенно, теперь, когда ему приходится изо дня в день наблю­дать рождение партитуры «Ивана Сусанина». Оркестр Глин­ки - живой, прозрачный, красочный, оригинальный - вот это действительно образец, достойный быть мерилом для каж­дого композитора!
Молодой музыкант очень обрадовался, когда Глинка по­просил его помочь провести оркестровые репетиции «Ивана Сусанина». Помимо того, что Даргомыжский почитает Глин­ку и гениальное его произведение, какая же это школа для него самого!
Александр Сергеевич усердно ищет по городу лучших ор­кестрантов и с головой уходит в репетиции, посвящая им по­чти весь досуг. А записки от Михаила Ивановича летят одна за другой. Можно подумать, что тот минуты не может обой­тись без друга.
Александра Даргомыжского теперь и вовсе мало видно в кругу семьи. Сергей Николаевич не на шутку озадачен.
- Не чересчур ли, мой друг, увлекся ты чужими дела­ми? - говорит он сыну, случайно застав его дома. - Этак совсем недолго от своих занятий отстать. Давно что-то не вижу плодов твоего вдохновения. Ужели Глинка с его оперой вытеснил все другие интересы?
Какое заблуждение! Именно благодаря Михаилу Глинке, его музыке, его суждениям, яснее и глубже определились собственные интересы Даргомыжского.
И совсем неправ Сергей Николаевич, полагая, что сын ничего не творит. Как раз лишь недавно он сочинил несколь­ко вокальных пьес. И были эти пьесы отличны от всего, что написал он до сих пор. Пожалуй, впервые удалось ему на­щупать те нехоженые тропы, которые непременно выведут Александра Даргомыжского на путь музыкальной правды. Ведь под музыкальной правдой он понимает верность музы­ки натуре, жизни, слову. Так разве не таков музыкальный язык, на котором говорят в балладе Даргомыжского «Свадь­ба» ее герои, люди из народа? И разве не новое слово несет этот вдохновенный гимн красоте и силе свободного чувства, не скованного людскими предрассудками?
Может быть, именно потому и не спешит молодой музы­кант знакомить с новым произведением членов своей семьи, в особенности маменьку. Не сочтет ли та слишком дерзким выпад против общества и ханжеских его законов, на кото­рый отважился ее сын в содружестве с поэтом Алексеем Ти­мофеевым.
Да и сам этот поэт, к чьим стихам вдруг пристрастился Александр Даргомыжский, вряд ли пользуется доброй сла­вой у Марьи Борисовны и благонамеренных ее друзей. Не случайно у того и с цензурой вечные столкновения. Никак не могут цензоры смириться с тем, что в стихах Тимофеева много смелых идей, что часто в них прорывается негодование против рабства.
Вот кто в семье Даргомыжских ничуть не смутился таким выбором стихов, так это дядюшка Петр Борисович, наконец-то явившийся на родину после заграничных странствий. Пле­мянник готов без конца слушать его увлекательные расска­зы. От избытка чувств он даже посвятил Петру Борисовичу одну из новых песен, «Каюсь, дядя, черт попутал», - весе­лую и острую пародию на бойкие куплеты водевильного героя.
- Да ты, выходит, юморист порядочный! - отдышавшись от смеха, заметил дядюшка, весьма польщенный посвяще­нием. - А еще чем порадуешь?
Тогда Александр решился показать «Свадьбу».
- Ай да молодчина! - Петр Борисович с одобрением взглянул на Александра. - Вижу, не оказался ты глух к жи­вотрепещущим вопросам жизни. Ныне волнуют они всех мыс­лящих людей в Европе. Ну, а в России, - тут дядюшка по­низил голос, - вопросы эти обретают остроту тем более жгу­чую!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45