Благополучно доведя до конца свой номер, юный пианист кланяется пуб­лике и усаживается за именинный стол.
Прямо напротив занимает место курчавый, светловолосый юноша. Где же видел его Саша? Конечно, здесь, в доме, на прошлогоднем литературном маскараде!
Гость замечает Сашин взгляд и дружелюбно ему улы­бается:
- Я только что от всей души аплодировал вам, маэстро! Однако позвольте представиться, - спохватился молодой че­ловек, с шутливой важностью отвешивая поклон: - Пушкин.
Саша встрепенулся и впился глазами в гостя: имя автора «Евгения Онегина», печатавшегося тогда отдельными глава­ми, наделало в столице много шуму и было у всех на устах. Так неужто же сам Пушкин?!
- Но не тот, кого вы имеете в виду. - Молодой человек выдержал паузу и, вдоволь насладившись эффектом, пояс­нил:-Пушкин Лев Сергеевич, младший и, как утверждают злые языки, беспутный брат Александра Пушкина. В кругу же друзей зовусь я просто Левушкой... А вас как величать?
- Александр.
- И по батюшке Сергеевич? Ба! Да вы, выходит, тезка моему брату. Мне остается пожелать вам столь же славного поприща, но, разумеется, без тех шипов и терниев, которыми устлан его путь.
После обеда, когда общество разбилось на группы, Саша Даргомыжский вновь очутился в близком соседстве с Львом Пушкиным.
- Что, - тихо спросил у Льва Сергеевича какой-то мало­ знакомый гость, - нет никакой надежды на скорое избавле­ние Александра Сергеевича от ссылки?
- Увы! - печально подтвердил Лев Пушкин. - Шутка сказать - пятый год в изгнании, и из них около двух лет в богом забытой глуши! Но, - продолжал он,- брат не уны­вает. Сидит себе в Михайловском и, вообрази, строчит стихи...
- Которые ты, пользуясь завидной памятью,- с улыб­кой перебил приятель Левушку, - потихоньку, без ведома автора, выдаешь в свет. Может быть, и нам почитаешь?
- Отчего же, - оживился Левушка, оглядев многолюд­ное общество, собравшееся в гостиной. - Если угодно,- продолжал он,- прочту кое-что из не бывшего в печати. Есть у брата стихотворение, которое назвал он «Вакхическою пес­ней».
Лев Сергеевич высоко откинул курчавую голову и звон­ким голосом, нараспев стал декламировать:
...Подымем стаканы, содвинем их разом!
Да здравствуют музы, да здравствует разум!

Ты, солнце святое, гори!
Как эта лампада бледнеет
Пред ясным восходам зари,
Так ложная мудрость мерцает и тлеет
Пред солнцем бессмертным ума.
Да здравствует солнце, да скроется тьма!
Стихи вызвали дружные аплодисменты слушателей. А Ле­вушка вошел во вкус. Он читал стих за стихом, читал мас­терски, искусно подражая манере старшего брата.
- На сегодня баста, - вдруг решительно объявил Лев Сергеевич. - Брат и без того корит меня в письмах за то, что, распространяя изустно его творения, перебиваю ему до­рогу к издателям.
Левушка заметил опечаленное лицо Саши Даргомыж­ского:
- Сегодня ведь только начинается наше с вами знаком­ство, а стало быть, - заключил он, озорно блеснув глаза­ми, - вволю познакомлю вас с поэзией Александра Пуш­кина!
ЗВУЧИТ ПУШКИНСКОЕ СЛОВО
Сколько хитростей приходится пускать в ход для того, чтобы выудить у Адриана Трофимовича совет по сочинению музыки! То уговорит учителя Саша Даргомыжский сыграть собственную пьесу, а потом, будто невзначай, начнет рас­спрашивать о правилах голосоведения. То сам исполнит, под видом чужой музыки, свое новое сочинение и попросит ука­зать на ошибки.
Но стоит Саше чуть-чуть углубиться в премудрости му­зыкальной теории, сразу скуп на объяснения становится Ад­риан Трофимович.
- Зачем это вдруг понадобилось вам? - подозрительно взглянет он на ученика. - Или опять за старое принялись? - и сердито нахмурит брови.
Правда, уже оценил по достоинству Адриан Трофимович удивительный пианистический талант своего питомца. Тем важнее, кажется учителю, оберегать его от соблазнов сочи­нительства.
А ученик ни на один день не прекращает занятий компо­зиторством. Но трудно ему без знаний, без опыта перево­дить на язык музыки мысли и образы, рождающиеся в вооб­ражении!
Спасибо, есть теперь с кем посоветоваться. Левушка Пуш­кин, навещая Даргомыжских, обычно приходит не один. С ним является его приятель, товарищ Александра Пушкина по лицею, Михаил Лукьянович Яковлев, известный в Петер­бурге музыкант-любитель, композитор и певец. Его романсы охотно распеваются в столице.
Михаил Лукьянович всегда готов выслушать новую пьесу юного автора и в меру собственных знаний помочь. Разница в возрасте ничуть не влияет на дружественный характер совместных музицирований. И Саша без стеснения показы­вает Яковлеву свои композиции.
- А ведь молодой человек далеко пойдет! - одобритель­но отозвался Левушка Пушкин, прослушав вместе с Яковлевым очередную Сашину пьесу. - Эх, - воскликнул он, вдруг осененный новой идеей, - надо бы познакомить вас с Мимо­зой!
- С какой мимозой? - изумился Саша.
- Мимозой, - объяснил Лев Сергеевич, - зовется мой приятель и бывший однокашник по пансиону Михаил Глин­ка. Так окрестили мы его за то, что был недотрогой, когда ему мешали в его занятиях. А какой музыкант! И пианист, и скрипач, и импровизатор. А лицедей и вовсе непревзой­денный! Кого хотите изобразит так, как ни один комический актер не сумеет. Веселое было время!
Левушка вдруг помрачнел:
- А кончилось тем, - заключил он вздохнув, - что пан­сионских вольнодумцев попросили вон из пансиона, начиная с вашего покорного слуги... И то сказать, знатный бунт учи­нили мы против учителей-педантов, боявшихся живого слова...
- А где же он теперь? - спросил Саша.
- Кто? - удивился Левушка. Он уже успел забыть на­чало разговора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45