Приветит она путника то широким разливом мелодии «Вниз по матушке по Волге», то бойким малороссийским казачком или русской плясовой. Иной раз поманит из окошка, завешенного кисейной зана­веской, чувствительным романсом. Иногда же этот нехитрый напев предстанет, принаряженный искусным сочинителем, в вариациях, разыгранных на фортепиано, или на скрипке, или на гитаре...
Почему, бы и Александру Даргомыжскому не запечатлеть эти песенные встречи? Давно приметил он среди многих пе­сен одну, более всех пришедшуюся ему по сердцу:
Винят меня в народе,
Любить мне не велят,
Вольно ж было природе
На свет меня создать...
- Неужто, друг мой, способен ты прельститься этакими виршами? - удивился Сергей Николаевич.
- Однако, папенька, - возразил сын, - обратите внима­ние на мелодию песни. Разве ею не может вдохновиться са­мый взыскательный музыкант? Если бы знали вы, сколько вариаций на этот напев писано сочинителями и для форте­пиано и для гитары...
- Зачем же и тебе этим сочинителям подражать?
Но никому не собирался подражать Александр Дарго­мыжский. В его фортепианных вариациях на тему «Винят меня в народе», содержащих в себе черты большой концерт­ной фантазии, простодушная, бесхитростная песенка вдруг заговорила пылко и взволнованно, языком глубоких, силь­ных и правдивых чувств.
Переписав набело вариации, Александр Даргомыжский отдал их печатать. «Кажется, - подумал он, - за эту пьесу мне не придется краснеть».
У МИХАИЛА ГЛИНКИ
- Здесь! - пробасил бравый капитан-гвардеец, одолев крутую лестницу, едва освещенную масляной лампой.
Вместе со своим спутником он остановился подле дверей, из-за которых глухо доносились звуки фортепиано.
- Сейчас, Александр Сергеевич, сам увидишь - сам ус­лышишь... Да ты, брат, не робей: наш славный маэстро - зо­лотой души человек! К тому же мы с Глинкой на короткой ноге. Покорный твой слуга, - пояснил офицер, - имел честь не раз певать под его аккомпанемент.
Сделав ободряющий жест, гвардеец дернул ручку звонка.
- Не обессудь за смелость, Михаил Иванович, - сказал капитан, войдя в гостиную, - позволь представить на твой суд еще одного музыканта, жаждущего знакомства с тобой. Господин Даргомыжский - тот самый, о ком я тебе уже до­кладывал.
Михаил Иванович Глинка радушно приветствовал гостей. Музыканту в его доме всегда почет и уважение. Дельному, разумеется, музыканту. Окажется ль таковым новый знако­мец? Глинка внимательно к нему приглядывается.
Малорослый, скуластый молодой человек лет двадцати с лишком не блистал красотой, хотя, видно, тщательно забо­тился о своей внешности. Ради торжественного случая Дар­гомыжский нарядился в небесно-голубой сюртук и ярко-красный жилет. Этакий франт! Но небольшие его глаза смот­рят так зорко и так умно! Глинка сразу расположился к гостю.
А гостю, добившемуся, наконец, желанной встречи, не тер­пелось поскорее приступить к делу. Взор его невольно устре­мился к раскрытому роялю.
- Вот это по мне! - одобрил Глинка. - Вижу, не люби­те терять времени... Нет, нет! - воскликнул он, увидев, что Даргомыжский поглядывает на рукописные ноты, лежащие на пюпитре. - Начнем с исполнения вашей музыки. Сами будете петь свои романсы или господина капитана по­просим?
Даргомыжский в замешательстве не знал, на что решить­ся. Года четыре назад перенесенная им простуда поразила голосовые связки. Теперь он пел и даже говорил неестест­венно тонким фальцетом.
- Полноте, - добродушно молвил Глинка, заметив сму­щение молодого человека. - И я одно время тоже по болезни лишен был голоса, а все-таки пел. Нет ничего лучше, когда свою музыку - худо ли, хорошо ли - исполняет автор.
Пожалуй, что и прав Михаил Иванович. Ибо вряд ли у бравого гвардейца-баса, при всем его старании, дышала бы такой естественностью, простотой и правдой выражения каж­дая музыкальная фраза романса, спетого и к тому же ма­стерски проаккомпанированного самим Даргомыжским.
- Опрятно! - пустил в ход любимое словечко Глинка, прослушав несколько вокальных пьес. Неясно было лишь, к чему относилось одобрительное слово: то ли к музыке, то ли к исполнению.
- Вот и я так сужу! - гордый за свою рекомендацию, вмешался гвардейский капитан. - Не правда ли, романсы Александра Сергеевича стоят, по-моему, наравне с сочине­ниями именитых наших композиторов, а некоторые из них даже с твоими, Михаил Иванович, схожи?
- Такая ли уж это похвала? - усмехнулся Глинка.
- Прошу вас, - обратился ж нему Даргомыжский, - не примите за нескромность, если скажу, что путь, проторенный пусть даже самым замечательным артистом, не должен стать единственным для всякого другого.
- Совершенно с вами согласен! - Глинке все больше нравился этот, по-видимому, беспокойный духом, взыска­тельный к себе молодой музыкант. - Но не тужите: все мы сперва ходим по чужому следу, пока не выйдем на собствен­ную тропу. Зато ни с чем не сравнима радость такую тропу найти!
Воодушевившись, Глинка горячо заговорил о том, как не­легок был его собственный путь, по которому долгие годы шел он. Лишь после многих лет упорных трудов, вооружив­шись знаниями, композитор ощутил в себе силы создать для театра большую оперу на патриотический сюжет. На отечест­венной сцене предстанет Русь в дни тяжких испытаний, ее народ-богатырь, ее неустрашимые герои - хозяева земли, люди простого крестьянского звания, граждане и патриоты, совершающие подвиг самопожертвования ради спасения от­чизны.
- Не мне судить, удастся ли вполне достигнуть цели, но я хочу, - с жаром продолжал Глинка, - чтобы в моей опере не только сюжет, но и музыка была совершенно националь­на, чтобы каждый звук ее отзывался в русском сердце чем-то родным и близким.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45