Мы же - не чета чванным аристокра­там. Собрались у нас люди небогатые, бесчиновные. Трудно,
конечно, тягаться с титулованными меценатами. Да ведь было бы желание.
- Ну, за этим дело не станет, - улыбнулся Владимир Федорович. - Уверен, что немало приверженцев вашей бла­городной деятельности вы завоевали!
Вскоре в концертах нового общества зазвучали симфо­нии лучших мастеров Европы и отрывки из опер, исполненные столь тщательно и воодушевленно, что от раза к разу все ши­рился круг любителей серьезной музыки, примкнувших к об­ществу.
- То ли будет, - мечтал Даргомыжский, - когда вклю­чатся в наше дело прекрасные дамы! Не пощажу трудов, чтобы научить их петь как должно - без модных вычур, просто, дельно, выразительно, как и подобает русским пев­цам.
Дамы не заставили себя ждать. Кто не пожелает научиться выразительному пению? И кто еще, кроме Михаила Ива­новича Глинки, так, как Даргомыжский, владеет этим искус­ством?
Скоро у учителя не стало отбоя от учениц. Была среди них совсем зеленая молодежь, а были и матери семейств. Последние иногда прихватывали с собою к Даргомыжским и своих детей.
Детвору, однако, мало интересует выразительное пение, которое преподает их родительницам молодой хозяин дома. Куда больший энтузиазм вызывают лакомства или игры с участием Эрминии, великой мастерицы на всякого рода за­теи.
В последнее время к Даргомыжским стала приезжать вме­сте с матерью восьмилетняя Любаша Беленицына. Она яви­лась разительным исключением из всей детворы. С первыми же звуками музыки девочка бросала своих сверстниц и мча­лась в комнаты Александра Даргомыжского, жертвуя даже игрою в любимые жмурки. Примостившись на диване, она внимательно слушала, как занимается с ученицами Алек­сандр Сергеевич.
Однажды в перерыве между занятиями Любаша вдруг подошла к учителю.
- Кажется, маэстро, вас можно поздравить с новой уче­ницей?- пошутили гостьи.
А девочка чинно присела в низком реверансе и, подняв на Даргомыжского большие голубые глаза, пресерьезным то­ном попросила проэкзаменовать ее.
- Что же вы поете, сударыня? - сдерживая улыбку, спросил Александр Сергеевич.
- Все романсы Михаила Ивановича Глинки, - сказала Любаша, - и некоторые ваши тоже.
Голубоглазая певунья вышла на середину комнаты, ак­куратно расправила тоненькими пальцами кружевные оборки на пышном платье и под аккомпанемент Александра Серге­евича запела чистым, как серебро, высоким, звонким голо­сом.
Гостьи-певицы больше не шутили. С невольным изумле­нием смотрели они на чудо-ребенка, так просто, будто это не составляло никакого труда, исполнившего романсы Глинки и Даргомыжского.
- А ведь и впрямь нашего полку прибыло! - весело вскричал Александр Сергеевич, не менее других пораженный талантом девочки. - Готов побиться об заклад: со временем мадемуазель Беленицына прославит отечественное вокальное искусство. Я сам готов способствовать ее успехам, если только она окажет мне честь. Вы согласны, сударыня? - с шут­ливой торжественностью обратился он к Любаше.
- Согласна, - кивнула головой девочка. - Но с одним условием.
- Ого! - рассмеялись дамы. - Будущая примадонна уже ставит вам условия. Берегитесь, Александр Сергеевич!
- Надеюсь, условия ваши мне по силам?
- Я хочу, во-первых, - серьезно объяснила Любаша, - увидеть Михаила Ивановича Глинку. И еще очень хочу, что­ бы он тоже меня послушал.
- Увы, Михаил Иванович собрался в дальние края. При­дется вам, Любаша, отложить знакомство с Глинкой до воз­вращения его на родину, - сказал огорченной девочке Алек­сандр Сергеевич. - А до тех пор довольствоваться моим скромным обществом.
Но и этим воспользоваться Любаше не привелось. Вскоре ее увезли для учения в пансион.
Прощаясь с девочкой, думал ли Александр Сергеевич, что именно она, Любаша Беленицына, станет в недалеком буду­щем лучшей исполнительницей его произведений и другом, которому он будет поверять все свои сокровенные чувства и помыслы, все печали, радости и надежды...
После отъезда Михаила Глинки за границу Александр Даргомыжский с еще большей энергией стал добиваться раз­решения на свое заграничное путешествие. Пора и ему пови­дать свет, познакомиться воочию с культурой и искусством других народов да сравнить тамошние быт и нравы с отече­ственными порядками.
...Утро 23 сентября 1844 года выдалось хмурое, дождли­вое. Холодный ветер, порывами налетающий с взморья, яро­стно гонит по петербургскому небу низкие свинцовые тучи. Тротуары засыпаны облетевшей с деревьев ржавой листвой. Зябкая осень вступает в свои права.
А на душе у путешественника по-весеннему светло. Ско­рее бы в дорогу! Уже снесены в карету чемоданы, саквояжи, баулы. Нетерпеливо бьют копытами о мокрый булыжник за­стоявшиеся кони. Раздаются - в который раз - прощальные напутствия.
- Смотри же, береги себя, дружок,- беспокоится Марья Борисовна. - Пуще всего остерегайся простуды!
- Пиши почаще. Не забывай нас! - просит сестра Эрминия.
- Благополучного возвращения, - коротко желает сыну Сергей Николаевич.
Кони, рванувшись, чуть ли не с ходу пошли бодрой рысью. Прощай, Петербург! Вернее - до скорого свиданья!
ПАРИЖ-ГОРОД КОНТРАСТОВ
Париж. Город, имя которого овеяно славой борьбы за свободу, за человеческие права. Город, ставший средоточи­ем европейской культуры и изящных искусств. И вот он, Париж, о котором столько читал и слышал Александр Дар­гомыжский, раскинулся перед ним во всей неповторимой своей красоте.
Бесконечная панорама с многоэтажными домами, с двор­цами вдоль набережной Сены, со знаменитым островом Ситэ, удивительно похожим по очертаниям на плывущее судно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45