- кричит в переговорную трубку Владимир. - Помнишь, что Троян говорил?
- Помню.
Майор Троян говорил, что основная задача пилота при бомбометании - это выдержать курс в момент приближения к цели. Так называемый боевой курс. Не выдержишь, отклонишься хотя бы на полградуса, бомбы пойдут мимо цели. И работа штурмана - расчет курса, уточнение курса, прицеливание - все насмарку. Но одно дело выдержать курс, высоту и скорость, когда бомбишь на полигоне, и другое - на фронте, когда по тебе бьют зенитки. А идти все равно надо. И ты, летчик, не можешь не только вернуться назад, маневрировать даже не можешь. Права на то не имеешь! И если ты не выдержишь курс, штурман не сбросит бомбы. И тогда начинай все сначала...
Трояну было задано много вопросов, в том числе и вот этот: как учебные бомбометания приблизить к боевым? И, в частности, тот момент, когда самолет находится на боевом курсе. Точнее: как имитировать зенитный огонь?
Майор улыбался:
- Желание приблизить учебу к боевым, реальным условиям фронта - дело похвальное, но зенитный огонь ничем не заменишь. Однако не мешает подумать о том, как усложнить работу летчика на боевом курсе, подумать о каких-то дополнительных трудностях, искусственно создаваемых помехах...
Короче говоря, Троян подсказал идею.
- Леша, - сказал тогда Константинов, - я буду мешать тебе выдерживать курс. Сам буду задавать курс и сам буду с него сбивать. Так, как сбивает взрывная волна. Нажму на педаль управления, отклоню ручку, положу самолет на крыло. А ты его выправляй, быстрее бери заданный курс. Согласен?
- Почему бы и нет, если от этого польза. Такой разговор они вели после беседы Трояна, вспоминали об этом вчера при подготовке к полетам и вернулись к нему теперь, перед бомбометанием, точнее, при заходе на цель.
Минуту спустя после того, как летчик установил заданный курс, штурман накренил самолет влево, дал обратную ногу. Слева снизу ударил тугой воздушный поток...
- Командир! - кричит штурман летчику. - Курс двести двадцать! Быстрее!
В полк приехал майор из Генерального штаба Красной Армии, объявил: будет читать лекцию о положении на советско-германском фронте.
Люди собрались в общежитии летчиков и штурманов. Майор укрепил на стене карту-десятикилометровку. С севера на юг ее рассекает красно-синяя зубчатая полоса - линия фронта. Западнее полосы, там, где расположены войска гитлеровцев, обозначены группы армий: "Север", "Центр" и "Юг". Обозначены армии, корпуса, дивизии, полки и даже батальоны. На нашей, восточной стороне, - только фронты: Калининский, Западный, Юго-Западный...
Майор взял указку и, обводя кружки и овалы на карте, обрисовал расположение каждой части, соединения, объединения гитлеровцев. О своих ничего не сказал. Почему? Может быть, мало войск у наших фронтов?
- Наше положение значительно улучшилось. Конечно, немцы сильны, но не настолько, как это казалось вначале. У стен Москвы стояло много фашистских войск. А где они сейчас? У Ржева, Сычевки, Вязьмы. О чем это говорит? О мастерстве наших командиров, несгибаемости духа бойцов, о боеспособности нашей Красной Армии!..
Продолжая лекцию, майор сказал, что враг концентрирует силы под Воронежем, Харьковом. Но никто не принял это во внимание, всех интересовал только северо-запад: Старая Русса, Демянск, весь этот район. Слышали, что полк полетит туда, там ему предстоит воевать. "На этом участке без изменений, - сказал майор, отвечая на вопросы, - ничего нового не предвидится". И снова говорил о Воронеже, Харькове...
Через несколько дней на построении части майор Хороших сказал:
- Подготовка закончена, товарищи. Всем получить личное оружие, подготовить полетные карты, проложить и рассчитать маршрут: Солнечногорск Воронеж...
Воронеж... Вот почему майор из Генштаба так упорно старался отвлечь внимание летчиков от северо-запада, вот почему так настойчиво говорил о Воронеже, о скоплении вражеских войск и техники близ Воронежа и Харькова. Он безусловно знал, куда направят полк майора Хороших.
Весна вступила в свои права. И рассветы уже другие - веселые, звонкие. И солнце уже не то - яркое, теплое. Снег потемнел, осел, ручьями унесся в низины. Самолеты переставили с лыж на колеса. И радостно всем - на фронт же летят! - и жутковато: как оно все там сложится? В ночь на 19 апреля спать легли рано. Встали тоже рано, с рассветом: вылет назначен на восемь ноль-ноль.
Пришли на стоянку, осмотрели самолеты, опробовали моторы. Все нормально, можно лететь, но последнее слово - разрешение на вылет - зависит от Москвы, от отдела перелетов. Отдел перелетов, прежде чем дать разрешение, должен выяснить погоду по маршруту. Это, оказывается, не так-то просто, на это нужно время, и разрешение пришло только в одиннадцать. Аэродром, схваченный за ночь морозцем, раскис, размяк. А самолеты загружены до предела. В них и инструмент, и чехлы, и все необходимое, без чего невозможно обойтись на другом аэродроме. Командир полка беспокоится: о таких условиях самолет, пожалуй, не сможет взлететь, не оторвется, а если и оторвется, то не сможет перетянуть лес, подступивший к площадке с севера.
- Обстановка, конечно, сложная, - говорит комиссар.- Что будем делать?
- Надо отставить вылет, перенести на завтра, - отвечает майор Хороших.- Но как на это посмотрят люди?
- Вот именно. А люди рвутся на фронт. Настроились на вылет. Самолеты могут увязнуть на полколеса, а им все разно, лишь бы дали команду на взлет. Хотите убедиться? - комиссар оглянулся, увидел стоявших неподалеку Жукова и Константинова. Позвал их, спрашивает: - Что будем делать, друзья?
- Лететь! - дружно отвечают летчик и штурман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103