Между ними идет перестрелка, Трассирующие пули и снаряды фейерверком летят с той и другой стороны.
И вдруг впереди, там, где идет перестрелка, начинают бить "эрликоны". Трассы тянутся вверх, к невидимому в темноте самолету.
"Эрликоны" - страшный враг самолетов до высоты двух тысяч метров. Спаренные и счетверенные, смонтированные на турельных установках, приводимые в движение небольшим, но сильным мотором, они легко вращаются на триста шестьдесят градусов и бьют очень кучно и точно. Снаряды калибром двадцать миллиметров, снабженные самоликвидаторами, взрываются, пролетев две тысячи метров. Даже не встретившись с целью, но разорвавшись невдалеке, они поражают ее своими осколками, имеющими большую убойную силу.
В отличие от снарядов других зенитных орудий снаряды "эрликонов" трассирующие, разноцветные, чаще ярко-оранжевые. Ведя огонь по самолетам, немцы используют трассу для прицеливания. Применяют "эрликоны" и в сочетании с прожекторами: направляют огонь по лучу, "схватившему" цель. Но на этом участке фронта прожекторов, очевидно, нет, и самолет, по которому в эту минуту бьют "эрликоны", не виден.
- Что это, Володя? - беспокоится Жуков.- Неужели кто-то из наших?
До невидимого в темноте самолета еще пять-шесть километров. Судя по направлению трасс и по тому, как они все больше клонятся к земле, можно понять, что самолет идет на нашу территорию и при этом резко снижается. Но вот трассы угасли. Очевидно, самолет или ушел от обстрела, или упал.
- Больше некому, Леша, - отвечает Владимир.- Скорее всего Бекаревич, а может, и Ломовцев, сейчас трудно сказать.
Владимир смотрит вперед и вниз на линию соприкосновения наших и вражеских войск. Наиболее интенсивный огонь - прямо по курсу и справа. Слева, на юге, огня значительно меньше. Местами нет вообще. С высоты эти места будто темные коридоры. "Очевидно, там кольцо окружения еще не замкнулось", - думает Владимир и принимает решение: оттуда, с юга, и надо заходить на костры.
- Леша, держи левее, обойдем эту огненную карусель, на цель выйдем с юга.
Они вышли в район цели. По пути их обстреляли, но издали, со стороны. Они не сразу нашли место сброса мешков. Пришлось походить, поискать. Три костра - условный сигнал - оказались в лощине, и с малой высоты, когда обзор ограничен, увидеть их было непросто. Начинался рассвет, и Владимир обнаружил их по уже заметным дымам.
Сбросив мешки с высоты около ста метров, экипаж развернулся на северо-запад, в направлении, где меньше огня, где не так интенсивна перестрелка между нашими и вражескими войсками. И все-таки их обстреляли. Самолет был заметен на фоне начавшего светлеть неба, и трассы огня шли прямо в него. Пришлось маневрировать, бросать самолет по высоте и курсу. Возвратившись на свою полевую площадку, Владимир спросил подошедшего техника:
- Бекаревич и Ломовцев пришли с боевого задания?
- Бекаревич пока еще нет, - ответил техник.- Ломовцев пришел. Ранен. Отправлен в госпиталь.
Ломовцев и Косарев пришли на избитой до предела машине. На подходе к линии соприкосновения попали в огонь "эрликонов". Маневрировать было трудно, мешал плохо обтекаемый груз. Самолет был изрешечен. Один снаряд, пробив центроплан, разорвался над кабиной летчика. Осколки изранили ему грудь, руки, выбили левый глаз.
Но Ломовцев не дрогнул, не повернул вспять. Он понимал, как трудно нашим бойцам без боеприпасов, медикаментов, продуктов. Истекая кровью, он все же вышел на костры. И только тогда, когда штурман сбросил груз, Ломовцев взял курс на свою территорию. Когда самолет проходил над линией соприкосновения, немцы вновь обстреляли его. Но Ломовцев уже не маневрировал, не было сил. Он направил машину вниз и шел по прямой до бреющего. Это и спасло. Ему помогал Косарев, он немного умел пилотировать. Так, помогая друг другу, они дошли до Куриловки, приземлились, подрулили к командному пункту. Собравшись с силами, Ломовцев вышел из кабины, доложил генералу о том, что боевое задание выполнено, и упал без сознания.
- Значит, это их мы и видели, - говорит Константинову Жуков.- Знаешь, почему мы вернулись живыми и невредимыми? Потому что на цель выходили не прямо, не с востока, а с юга. Благодаря тебе, Володя.
На следующую ночь они опять возили мешки. Теперь уже с минами. Зениток и прожекторов не было, но огонь "эрликонов" был очень плотным. Спасала темнота, кроме того, экипажи ходили высоко, около тысячи метров. Снижались спиралью непосредственно над кострами. Мешки сбрасывали с высоты сто метров. При свете луны хорошо было видно окопы, траншеи.
И еще одна ночь, третья, последняя, когда возили мешки. На этот раз в них были снаряды. Опять били "эрликоны". Прорвавшись сквозь огонь, экипаж Жукова вышел на Лозовеньку, затем на костры. Мешки сбросили с высоты пятидесяти метров, даже немного пониже. Они упали у самых костров. Выпустив ракету, Владимир увидел, как туда бежали наши солдаты.
- Держитесь, друзья! - крикнул он что было силы.
Это был их последний полет на транспортировку грузов. Через несколько дней стало известно, что войска из окружения вышли.
"Дорогая сестренка, - пишет Владимир Тамаре, - вот я и воюю. Совсем по-иному все себе представлял. Фронтовики, встречаясь до этого с нами, говорили прежде всего о тактике - и правильно делали, - но никто ничего не сказал о чувствах и нервах, о том, как надо бороться с самим собой и долго ли продлится такое состояние, когда ничего не идет на душу - ни сон, ни еда. Конечно, не все одинаково чувствуют, одинаково переживают. Например, командир мой на задания ходит, как на работу, - спокойно, уверенно. И я в воздухе не теряюсь, соображаю, и делаю все что положено, и даже неплохо, а после полетов ни поесть не могу, ни уснуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103