Мы напрасно ушли, надо было с ним остаться.
- А что толку? Если Митька туда доберется, что мы можем? Мы ж его не подужаем.
- Хоть свидетелями будем.
- Мы несовершеннолетние.
- Да что ты все отговорки ищешь? Не хочешь, я одна пойду. Тоже мне, товарищ: бросил человека и все думает только про свой живот...
Сашко обиделся.
- Это я только про живот? Да ты знаешь... - начал он и оборвал: Ничего ты не знаешь!.. Ну зачем мы пойдем? Все равно на остров нельзя.
- Так мы покричим... Хотя нет, кричать тоже нельзя. Ну, мы хоть посмотрим. Там ведь не такое большое расстояние, увидеть можно. Мы быстренько - туда и назад.
- Ладно, пошли, - сказал Сашко, - только пойдем не по улице, через огород...
Они молча миновали огород Сашковой усадьбы, потом еще чей-то, и только на выходе из села Сашко, который все время шел обиженно надутый, вдруг улыбнулся и сказал:
- А знаешь? На нашего голову снова карикатуру прилепили.
- Ну?
- Ага. Я вот только что мимо шел, гляжу - висит.
- Ой, давай сбегаем, я хочу посмотреть!
- А чего там смотреть? Такая самая, как вчера.
- Но я же не видела!
- Не, - посерьезнел Сашко, - нельзя. Увидят нас, подумают, это мы...
Юка вздохнула и согласилась. Они пошли дальше. Дорога сейчас показалась ей значительно короче, чем вчера вечером. Быть может, потому, что она была уже знакома, а может, и потому, что теперь было светло и совсем не страшно.
И озеро показалось значительно меньшим, а вот остров, плохо различимый в сумерках, оказался длиннее и больше. Почти весь он зарос деревьями, кустарником, и не всюду можно было различить его границы: тальник, разросшийся на кочках, аир и рогоз скрадывали его очертания.
Как они ни вглядывались, как ни напрягали зрения, Боя и Антона не было видно.
- Спят, как куры, - сказал Сашко.
- Хорошо, если так... - встревожено сказала Юка.
Сашко влез на старую вербу, но и оттуда ничего не увидел.
- Я так беспокоюсь, так беспокоюсь... - сказала Юка.
- Может, все-таки крикнуть?
- Ну да, а вдруг тот гад где-нибудь близко?.. Давай помахаем?
Они махали руками. Сашко снял рубашку и покрутил над головой, будто разгонял голубей. Никакого ответа не последовало.
- Что ж теперь делать? - упавшим голосом спросила Юка.
- А что мы можем делать? - мрачно ответил Сашко. - Приедут дед Харлампий и тот дядя Федя, тогда...
- А мы будем ждать? А если с Антоном что случилось? Может, он заболел, может... Надо ехать к нему!
- Еще чего!
- А как же? По-твоему, сидеть сложа руки, да? Не помочь товарищу?
- Дед Харлампий сказал, чтоб лодку не трогали и к ней не лазили.
- А если нужно?
- Да ни за чем не нужно! Ты просто хочешь посмотреть остров и ту козу...
- Ну... хочу, - слегка смутилась Юка. - Только это совсем не главное! Ради этого я бы не просила... И вообще, просила бы не тебя, а дедушку. Он меня возьмет. Что ему, жалко? И остров никуда не денется и коза... А сейчас я про Антона думаю, а вовсе не про козу! А ты бессовестный, если так думаешь.
Вся рассудительность и солидность, какие были в Сашко заложены и восприняты им от отца, восставали против поездки. Но какие бы доводы ни приводил Сашко, Юка немедленно находила противоположные и доказывала, что ехать нужно, абсолютно необходимо. Никто не рассказывал им печальной сказки об Адаме и Еве, а сами они, конечно, ее не читали. Как и всякая сказка, она, очевидно, отражала какие-то изначальные качества человеческих характеров, иначе бы не возникла и не повторяло бы ее несчетное число уже не мифических, а живых людей на протяжении всей истории. Юка обнаружила в споре ловкость и изворотливость не меньшую, чем любая из ее предшественниц. Когда все доводы были исчерпаны и не поколебали стойкости Сашка, Юка пустила в ход самый коварный и страшный для мужчин, который, должно быть, погубил и библейского Адама.
- Ты просто боишься! Ты трус, и больше ничего!
Такого удара в солнечное сплетение мужского достоинства маленький деревенский Адам не выдержал.
- Ладно, пошли. Ну смотри, попробуй потом чего говорить! - зло сказал Сашко и даже показал кулак.
Они долго ходили по берегу и никак не могли отыскать место, где дед прятал свою лодку. Трава, примятая ими вчера, распрямилась, следы Боя и Антона в иле затянуло грязевой жижей, а кусты были похожи один на другой. Наконец Сашко остановился: на одном из кустов, которые росли большой густой купой, была срезана ветка. Вчера Антон срезал ветку для Юки, других срезов нигде не было, значит, это то самое место.
Сашко осторожно полез в кусты, Юка начала пробираться следом, заторопилась и, ломая ветки, упала. Короткий рукав платья, задетый сучком, разорвался до шеи, лоскутья повисли как свиные уши. Во всю длину руки тот же сучок ссадил кожу, в ссадине начали быстро-быстро проступать крохотные капельки крови. Ссадину жгло огнем, на глазах Юки выступили слезы, но, встретив испытующий и злорадный взгляд Сашка, она как ни в чем не бывало собрала в кулак лохмотья рукава и спросила:
- У тебя булавки нет?
- Сроду они у меня были?
Юка отпустила лохмотья, они опять повисли, как свиные уши.
Под ногами хлюпало и чавкало. Старые стебли камыша, корневища устилали дно, прогибались под ногами, но не позволяли им увязнуть в иле. Ребята разгребли камыш, взобрались в лодку; Сашко, упираясь лопатой-веслом в кочки, вывел ее на чистую воду. Грести он не умел, а у лодки оказался подлейший характер - вперед она не двигалась, но зато, как вьюн, вертелась из стороны в сторону. Иногда Сашку удавалось толкнуть ее на шаг вперед, но весло цеплялось за плети кувшинок или какие-то коряги, и, высвобождая его, Сашко подтягивал лодку на прежнее место. Сашко запыхался, взмок и, разозлившись, бросил лопату на дно лодки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59