- побелевшими губами сказал Антон,
Он совершал непоправимое, ужасался этому и не мог сделать иначе. Он хорошо помнил запрет дяди Феди - ни в коем случае не давать команду "фасе!", но знал, что, если брюхтей полезет драться, он эту команду даст, а что произойдет тогда - об этом даже страшно было подумать...
- Ты... ты...
Больше Степан Степанович не мог произнести ни слова, Но и этого было достаточно: верхняя губа Боя поднялась, обнажая вершковые клыки, Степан Степанович задыхался от ярости, кулаки его тряслись, но он не двигался. Он вдруг понял, что ничего не может сделать. Будь он у себя в кабинете, за столом, где кнопка звонка к секретарше, телефон, он бы закричал, позвонил куда следует, и все немедленно было бы сделано... Но не было ни кабинета, ни секретарши, ни телефона. У него не было никаких атрибутов власти, никаких средств ее проявить и никаких возможностей показать, что он этой властью обладает. Он был один. И он был голый. На нем не было ничего, кроме трусов, и Степан Степанович впервые понял, какой у него большой, мягкий и совершенно беззащитный живот. А напротив стоял какой-то сопливый мальчишка, он не знал, кто такой Степан Степанович, поэтому нисколько не боялся его, и Степан Степанович не мог мальчишку вздуть, потому что рядом с ним гнусный черный зверь скалил вершковые клыки. Зверю наплевать на должность Степана Степановича, его авторитет, он в любую секунду может броситься и впиться своими клыками в горло, ляжки Степана Степановича, его жирную грудь или в живот. Степан Степанович с ужасом понял, что это не только нестерпимо само по себе, он не только беспомощен и беззащитен, он смешон и - что самое скверное - за спиной стоят свидетели его неслыханного и смешного унижения Марья Ивановна и шофер. Жена будет молчать, но шофер... У шоферни языки как на подбор. Кого хочешь просмеют. Этот - тихоня, но все они хороши. Уж он прославит, раззвонит...
Сколько он стоял так: час, три, бесконечные солнечные сутки? Или всего три секунды? Время исчезло, остались только злобно оскаленные клыки, и Степан Степанович не мог отвести от них взгляда, даже обернуться, позвать на помощь.
По ушам хлестнул пронзительный визг, хлопнула дверца машины. Уже из этого надежного укрытия Марья Ивановна закричала шоферу:
- Леня! Что ж ты стоишь и смотришь?!
Шофер положил нож в карман, перехватил палку поудобнее и направился выручать своего начальника, но не слишком поспешно - размеры и собаки и клыков он оценил издали. Таких он никогда не видел, но знал - даже одна овчарка, играючи, справится и с тремя мужиками, если у них нет огнестрельного оружия. А у него была только легкая палка, вроде тросточки...
- Кыш! - сказал он. - Пшла, ну!
- Бросьте палку! - крикнул Антон.
Он опоздал. Бой взметнулся в прыжке, схватил палку возле самой руки шофера и, едва не опрокинув его, вырвал.
- Бой, ко мне! - отчаянно закричал Антон, ужасаясь того, что разразится дальше.
Бой вернулся к нему, бросил палку и снова оскалил клыки на чужих. Побледневший шофер улыбнулся кривой, пристыженной улыбкой.
- Ну ее к богу в рай! - сказал он. - Такая зверюга из кого хочешь душу вырвет. Что я, нанимался с собаками воевать? Мое дело машину водить...
Степан Степанович разъяренно посмотрел на него, сделал три попятных шажка, потом повернулся и, поглядывая через плечо, поспешил к своей одежде.
- Слышь, парень, уведи свою собаку, - сказал шофер. - Что ты, в самом деле, на людей такого черта натравливаешь?
- Я не натравливаю, - сказал Антон. - Не трогайте меня, он вас не тронет.
- Да кто тебя трогает?
- А чего этот брюхтей драться полез...
- Чш-ш... - сказал шофер, понижая голос. - Да ты знаешь, кто это такой?
- А мне наплевать, кто он там такой, - громко и уверенно сказал Антон. Победа была полной, теперь он не боялся никого и ничего. - Мне нужно, чтобы хлама после себя не оставляли...
Шофер оглянулся на пиршественную скатерть:
- Ну соберем, большое дело, подумаешь...
- Вот я и подожду, посмотрю, как вы соберете.
Степан Степанович кончил одеваться и сел на свое место рядом с водительским. Марья Ивановна "ни за что на свете" не хотела выйти из машины. Леня свернул в узел все оставшееся на скатерти, подал ей. Потом он сгреб бумаги и пустые консервные банки, запихал себе под сиденье, сел и завел мотор. Сунув кулаки в карманы, Антон вприщурку наблюдал.
"Козел" тронулся, но, поравнявшись с Антоном, по знаку Степана Степановича остановился. Степан Степанович был одет, и, хотя находился не в кабинете, а всего-навсего на переднем сиденье "козла", он уже не боялся. Вместе с этим сиденьем и штанами к нему вернулась уверенность в себе и непреклонная вера в то, что, как скажет он, Степан Степанович, так и будет.
- Ты чей? Откуда? - слегка приоткрыв дверцу, резко и властно спросил он. - Из села? Лесничества?
- А разве вам не все равно, чей я и откуда? - сказал Антон.
- Ничего, тебя найдут, не спрячешься.
Дверца захлопнулась, "козел" заковылял по кочкам к лесной дороге.
Юка ужасалась и восхищалась, Антон скромно сиял. До сих пор все его победы не выходили из круга сверстников и сводились к тому, что побежденный в принципиальном споре получал на одну-две зуботычины или затрещины больше. Здесь не сверстники - два здоровенных мужика. И, хотя до зуботычин и затрещин не дошло, они позорно сбежали. Испугались они, конечно, не Антона, а Боя, но это уже не так важно. Сам-то Антон не побоялся и не отступил, стало быть, он и победил... Подогреваемое восторгами Юки ликование распирало Антона, но он помнил назидания тети Симы о скромности, которая украшает человека, и напускал на себя небрежность и равнодушие. Эта поза плохо удавалась Антону, особенно когда Юка начала изображать в лицах бесславных героев недавнего столкновения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59