Он, конечно, допускал, что предстоящие перемены в жизни могли выбить мальчишку из колеи. Но коль скоро этот вопрос решен, ему следует принять это как данность. Вместо того чтобы возблагодарить отца и небо, он ведет себя… Как именно сын себя ведет, Набу-лишир объяснить затруднился. Адапа – взрослый юноша, да и что невероятного в том, что в дни новогодних празднеств он веселится? Все бы ничего, если бы не взгляд сына, слепой, малярийный, который порой Набу-лишир ловил на себе, в блеске своего кольца, филиграни серебряных чаш – бессознательный взгляд человека, потерявшего привычную почву.
В рабочей комнате он подошел к столу. В глаза бросился развернутый папирус. Это было письмо Иштар-умми к нему, ее будущему свекру. Она интересуется Адапой, его характером, привычками и склонностями. Набу-лишир был поражен. Он считал подобный поступок недопустимым. Так запросто писать к нему! Никакого почтения! Иштар-умми избалованный ребенок, начисто лишенный скромности, как она могла решиться на такое? Сказать ее отцу? Пожалуй, не надо. Кто их разберет? Все точно с ума посходили. Набу-лишир протянул «м-да», свернул папирус и засунул под таблички.
Почему два дня назад, за завтраком, перебрасываясь с Адапой фразами, он решил, что мальчишка влюблен? Причем влюблен отнюдь не в свою невесту. Объяснений этому не было. Как не было и доказательств. Но почему-то Набу-лишир думал, что не ошибается, и что увлечение сына никому не принесет счастья.
– Была бы здесь Нупта, – вслух сказал он. – Уж она бы ему мозги быстро вправила.
Адапа любил только ее. Как и Набу-лишир. Но Нупты не было. Никогда не будет. Никогда.
Глава 21. ОБМАНУТЫЕ НАДЕЖДЫ
Колпак ночи был к лицу Вавилону. Высыпали звезды. Сил у жрицы хватало лишь на воспоминание об Уту-ане. Она всегда любила его, но раньше так о нем не тосковала. Анту-умми стояла на террасе, сложив на груди руки, и вглядывалась в мигающие глаза ночи. Покои Варад-Сина размещались на верхних уровнях, выше внешней стены храма, и отсюда кварталы Вавилона были как на ладони – тысячи красных огней.
«О, Вавилон! – Она тяжело и горестно вздохнула. – Завтра я покину твои пределы. Мой бог пойдет на запад, и я устремлюсь за ним, оставив за спиной твою синюю реку. Вавилон, город мечты».
Теперь жрица думала о возвращении в Борсиппу, о слепых улицах, и пене садов уютного городка. Ее красивые руки лежали на каменном парапете, и вся она походила на изваяние великой матери-богини.
Ее ладонь накрыла чья-то рука. Анту-умми вздрогнула – рука Варад-Сина. Он забрал в горсть ее пальцы; ладонь его была горячей и влажной.
– Куда ты смотришь? – прошептал он.
– Туда, – она указала подбородком на отдаленные огни.
– Да? И кто же там?
Анту-умми слегка отстранилась, – его дыхание обжигало шею. Невнятное чувство, томившее ее все эти дни, наконец, округлилось, приобрело завершенные черты – чувство брезгливости.
– Там рай, куда я стремилась. Место обманутых надежд. Он смотрит на меня тысячами глаз, каждый камень, каждая собака смеются надо мной!
Анту-умми напряглась и почувствовала, как он стиснул ее руку. Время от времени в темноте вскрикивали павлины, как заблудшие души.
– Ш-ш-ш, – услышала она успокаивающее, змеиное шипение Варад-Сина. – Откуда это настроение, милая?
Свободной рукой жрец убрал прядь ее волос, обнажая плавный изгиб шеи.
Поцелуй был похож на удар бича. Анту-умми резко повернулась. Теперь она стояла лицом к Варад-Сину, прижимаясь спиной к парапету, ощущая позвонками твердость и насмешливое тепло камня. Злоба закипала в ней, но усилием воли она сдерживала себя. «Враг, ты мой враг!» – твердила она про себя, и от внезапного осознания этой истины почувствовала, как незримый камень свалился с ее плеч.
– У нас был договор, – глаза Анту-умми сузились. Она смотрела на Варад-Сина точно из тумана, сквозь алую дымку гнева. – Ты не можешь упрекнуть меня в его несоблюдении.
Варад-Син рассмеялся, показывая ряд крупных зубов.
– Почему ты так холодна, милая? Я не узнаю тебя. Посмотри вокруг, Анту-умми, посмотри, какой чудесный вечер! Вавилон смотрит на тебя.
– Утром я уезжаю, – возразила жрица.
– Можно ли уйти отсюда по своей воле? Во всем мире не найдется города под стать этому. Великая башня поднялась до самых звезд, нет числа храмам, чья роскошь соперничает с роскошью дворцов. – Анту-умми молчала. – Сады парят в небе, и вырастают горы сокровищ.
Варад-Син погладил ее по щеке. Анту-умми осталась безучастной.
– Ты уезжаешь, – жрец перестал улыбаться, в его голосе женщине почудилось сожаление. – Что ж, на все воля богов.
– Ты смеешься надо мной, верховный жрец? – после тяжелого молчания произнесла Анту-умми.
Она спрятала за спину руки, чтобы Варад-Син не увидел ее стиснутых кулаков. – Настала пора соблюсти условия. Я не видела документа, назначающего моего сына в Вавилон, а между тем…
– Да, да, милая, знаю, – он постукивал указательным пальцем по губам, точно призывая Анту-умми к молчанию.
Она поняла, что все пропало, ничего не будет, что еженощные пытки на стариковском ложе оказались лишь омерзительной гримасой судьбы. Ей хотелось закричать, обвинить его в вероломстве, плюнуть в эти лишенные блеска глаза под складками век. Но выглядела она спокойной. Ее угнетало даже не столько то, что бывшее в этой комнате станет преследовать ее в любой день, на любом углу, – страшно было проигрывать.
– Красивая женщина. Почему ты так неосмотрительна? Мы все – смертные, бедняки перед лицом богов, наши желания затмевают наш разум. И ничего с этим поделать нельзя, ничего, милая.
Варад-Син касался ее лица, очерчивая контуры теплыми, слегка шершавыми пальцами с сумрачным блеском драгоценностей, такими же смутными и дрожащими, как ее сердце, ее обморочная душа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79