Он с ненавистью смотрел на уличную суету.
Было утро десятого нисанну. В этот день начинались народные гулянья, театрализованные представления, шествия. Сегодня Навуходоносор коснется рук Мардука и попросит бога подняться. Царь снова будет утвержден на троне.
У пристани уже стоит священный корабль процессий, его нос украшен змеиной головой, а сам корабль – золотом и драгоценными камнями. Изваяния Мардука и других богов поплывут по сияющему, сине-зеленому Евфрату, в белой бахроме пены, горячих брызгах воды и солнца. За стенами Вавилона распахнутся двери Дома новогоднего праздника, где разыграют представления о жизни верховного божества. Затем Мардук исчезнет, а вместе с ним исчезнут солнце и луна. Лишь «блистающей» богине под силу вернуть все на свои места, она отыщет пропажу, и величественные супруги, Мардук и Цар-панит, снова войдут в город, но уже по суше – по Дороге процессий через Ворота Иштар.
Миновав хмурых стражников, Адапа оказался в привычной атмосфере. В первом большом дворе, как всегда, было многолюдно. Постоянные обитатели служебных помещений – чиновники и поставщики царского двора – спешили мимо с озабоченными лицами, не глядя на него. И Адапа проходил сквозь них, как клинок.
Он думал о Ламасеатум, как о случившемся событии, части самого себя. Когда он ехал ко дворцу, ему казалось, что, стоит только захотеть, и она появится перед ним. Но этого не произошло, и он на миг остановился в нерешительности, удивляясь себе самому, своей неосторожности. Как он мог! Обнажить свое сердце, все уязвимые места.
«Но где же искать ее? О, боги! Как это произошло? Как, не любя прежде, я смог понять, что это – любовь? Значит, для меня она – такая?» Адапа шел, а широкий двор никак не кончался, ограниченный с двух сторон высокими стенами. Впереди монументальные ворота кололи зубцами небо, где не было ни птиц, ни теней, а яркость и контраст все возрастали, так, что резало глаза. И она с хрупким запястьем над приподнятым рукавом, узкой полоской кожи в теневой окантовке, была больше неба, больше его сердца, готового плакать, умирать от любви.
Одновременно случилось три вещи: кто-то закричал над самым его ухом, призывая кого-то в черной завитой бороде; стража внутренних ворот преградила ему дорогу; и из темного проема раскрытой двери вышла Ламасеатум. Он сказал стражнику… Что он сказал?.. Тень ворот отобразилась на песке. Стражник его пропустил. Она уже быстро шла навстречу. Адапа оцепенел и безмолвно смотрел, как она ставит ноги в собственную тень, как в пропасть.
– Я не могла прийти, прости, – сказала она вместо приветствия, и он сразу простил все муки последних дней.
– Я. так и думал, – поспешно отозвался он. – А хотела?
Она на секунду отвела глаза. Кивнула.
– Хотела. Но мне нельзя было покидать дворец. Ты приехал к учителю?
– Нет.
– Нет?
Он покачал головой, сцепил в замок нервные пальцы.
– Нет. Учитель занимал очень важное место в моей жизни. До определенного момента.
Он сделал паузу, взял ее за плечи. Ламассатум вспыхнула.
– Нежная душа, – прошептал он. – Хочешь, я буду ждать тебя сегодня? Там же. Хочешь? Я пришел сюда, чтобы увидеть тебя. Только за этим, – шептал он, склонившись, и ее жесткие черные завитки щекотали его подбородок. Она зажмурилась. Его шепот обжигал ее розовое ухо.
– Адапа, ты не представляешь, как я…
Она закрыла рот ладонями, наложив одну на другую, как печать. Солнце барахталось в смеженных ресницах. Он выжидающе смотрел.
– Сегодня в городе творится нечто невообразимое. «Все гуляют. Пойдем туда прямо сейчас, там музыка, толпы, мы будем вместе.
– Не могу.
Ее правая бровь изогнулась. Девушка испуганно отстранилась.
– Я не могу никуда идти.
– Почему? – Адапа улыбался. – Мы только повеселимся и все. У меня есть деньги. Сегодня же праздник, Ламассатум!
Она покачала головой.
– Ну, тогда встретимся вечером?
– Хорошо, – сказала она и оглянулась. – Как стемнеет, я приду на Пятачок Ювелиров.
В распахнутом проходе канцелярии показалась мужская фигура со сложенными на груди руками. Взгляд Ламассатум метнулся в сторону.
– Мне пора, – сказала она быстро.
– До вечера! – воскликнул окрыленный ее обещанием прийти Адапа.
– Да, да, до вечера, – отозвалась она уже из другой плоскости бытия, уже уходя, уходя вновь.
Адапа был как весенний ветер. Разноцветный мир мерцал, смотрел на Адапу сотнями глаз, кричал сотнями голосов. Адапа бежал к повозке, за ним по плитам прыгала тень, легкий плащ, скрепленный у плеча драгоценной брошью, наполнялся воздухом.
Лошади трусили к кварталу Рука небес, выбивая из дороги пыль, домой, где по комнате ходил раздраженный Набу-лишир, отдавая слугам распоряжения, где на циновке, – скрестив ноги, сидел писец, и внезапно запахло миртовым маслом оттого, что его покойная жена прошла мимо.
– Моисей, – Адапа похлопал возницу по спине. – Давай, заедем на пристань. Хочу посмотреть, как грузят изваяния.
– Хорошо, господин, – отозвался иудей, и повозка сделала плавный полукруг.
Гигантская толпа собралась на пристани. Сиял Евфрат, над подвижными головами трепетали зеленые пальмовые ветви. Подъехать ближе было невозможно, и Адапа поднялся во весь рост в повозке, пытаясь разглядеть происходящее.
Большой корабль с нарисованными драконами на бортах, с поднятыми веслами и спущенными сходнями стоял у пристани. Процессия жрецов, несущих Мардука и всю его свиту, уже миновала рыночную площадь и голое, знойное пространство пристани, теперь переполненное народом. Толпа восторженно заревела, и Адапа рассмотрел, как под сиреневым парусом отходит священный корабль процессий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79