Неужели теперь, здесь, в эту самую минуту у них все и закончится?
– Адапа, нам придется проститься, – сказала Ламассатум. – Кончился новогодний праздник, все эти счастливые дни, когда все возможно… Когда раб может почувствовать себя господином, и даже может быть любовь у таких, как мы.
– Таких, как мы? А что в этом странного, Ламассатум?
– Все странно. Все, понимаешь! Твой мир недоступен для меня. Твои родители знатны, не так ли?
– Мой отец судья, – Адапа непонимающе пожал плечами.
– Вот видишь.
– Ламассатум, ты хочешь сказать, что ты бедна? Ну, и что в этом такого? Это не дает мне права…
– Это мне не дает права даже смотреть в твою сторону! – она закусила губу, отвернулась.
Он наклонился, чтоб увидеть ее лицо, взял за подбородок.
– Посмотри на меня. – Она отрицательно покачала головой. – Я ничего не понимаю, объясни, Ламассатум..
– Нечего объяснять, – отозвалась она. – Я принадлежу другому.
Ревность змеей вползла в сердце. В висках у Адапы гулко застучали мелкие молоточки.
– Ты разве замужем?
– Нет, я рабыня.
Адапа пораженно смотрел на нее.
– Не может быть, – наконец произнес он. – Ты не похожа на… Кто твой хозяин?
– Один крупный чиновник, – неохотно отозвалась Ламассатум. – Он служит во дворце, от него многие зависят. – Губы ее растянулись в улыбке. – Я не похожа на невольницу? У меня не выбрит лоб, нет клейма!
– Я хотел сказать, что ты очень уверенно ведешь себя, ты казалась мне раскованной, даже избалованной девушкой. Ты – наложница?
– Нет, я не служу в гареме. Даже не знаю, почему господин выбрал меня, у него есть девушки красивее, но он на них не смотрит. Я всегда рядом с ним, пою, читаю стихи, готовлю напитки. Иногда он делает мне подарки. Я думаю, что мне повезло. Могло быть гораздо хуже. А в тот день, когда я увидела тебя на пороге школы, это была случайность. Я недавно во дворце и еще не знала всего, я просто ошиблась, меня сама богиня привела к тебе. Я долго потом думала, что люди просто игрушки для богов.
– Жизнь вообще полна случайностей, – сказал Адапа.
В мыслях снова возник тот день, поток солнечного света, в котором на мгновение мелькнула она, вся светящаяся, словно обещание счастья. Только для него. Разве он мог не последовать за ней?
– Я больше не смогу приходить к тебе, мне нельзя покидать дворец. За мной следит один человек… Он обо всем докладывает господину. Но это еще не все. Я люблю тебя, Адапа, люблю так сильно, что, порой, мне становится трудно дышать. И с каждой нашей встречей я привязываюсь к тебе все больше. Но теперь мы оба знаем, что вместе нам не быть, и если я не уйду сейчас, я умру! Умру!
– Ламассатум, милая.
– Нет, нет, подожди, не обнимай меня. – Она крепко стиснула его запястья. – Прости меня, пожалуйста.
– Мне не за что прощать тебя.
– Почему судьба так жестока, Адапа?
– Она не жестока, просто мы не все видим. Ты прости меня, милая, я виноват перед тобой. Я должен сказать тебе, что связан обязательствами, которых не могу нарушить.
– Я, кажется, догадываюсь. – Ламассатум закрыла ладонью рот, чтобы не закричать от боли, вцепившейся в ее сердце. – У тебя есть невеста? Да?
– Есть, – он кивнул. – Ее выбрал для меня отец. Он считает, что женитьба – одно из условий для начала успешной карьеры.
– Она богата?
– Да, ее отец богат и уважаем в Вавилоне. Свадьба назначена на пятнадцатое нисанну.
– Но это же через два дня!
– Если бы я не был таким трусом, я не подчинился бы отцу. Разве брак с нелюбимой женщиной может быть счастливым? Но слово отца – камень.
– Мне пора уже, – сказала она.
Голос Ламассатум изменился, в нем появилась какая-то отстраненность, и это точно ледяной водой окатило Адапу.
– Подожди! – он схватил ее за руку.
– Что?
– Не знаю. Я не знаю, что сказать тебе. Я понимаю, что ты сейчас уйдешь, но не представляю, что будет со мной завтра, через неделю, потом…
– Скоро ты будешь принадлежать другой женщине, будешь ее целовать. Женщину своего круга. Так и должно быть. Все правильно, Адапа мы не стоим друг друга. Прощай.
Она быстро поцеловала его и, повернувшись, скрылась во тьме. Была и нет. Его слух еще различал скрип гравия под ее легкой бегущей стопой, томный шорох жасмина. Потом все стихло. Один, расстроенный, вконец опустошенный, он сел на алтарь, на его согбенную спину лег груз беды, ни с чем не сравнимой по значению, разве вот только со смертью матери.
– Девушка, которую я люблю, – сказал он сам себе.
И вдруг пришла мятежная мысль, что все еще можно поправить, вернуть Ламассатум, отказаться от чудовищного бракосочетания, которое лишь испортит ему жизнь. Пусть даже отец лишит его наследства, выгонит из дома, пусть – какая разница, если любимая будет с ним? У него есть кое-какие собственные деньги, он выкупит ее и даст свободу. Перспектива счастья так манила, так светилась лазурью где-то вдалеке, что ему казалось, все так и будет, что уже так к есть на самом деле, и осталось только почувствовать реальность новой жизни… Но еще только думая об этом, прокручивая в голове новые сюжеты, он знал, что ничего такого не сделает.
Адапа закрыл лицо руками. Ладони, рукава платья пахли ею, и он глухо, тихонечко завыл.
В свадебном наряде Иштар-умми стояла посреди своей спальни. Дверь, ведущая на балюстраду, была распахнута, смутным, ровным рокотом доносился голос города, во дворе невольник точил ножи. Холодный шелест металла о точильный камень возбуждал. Иштар-умми любила этот звук, как любила все, что было связано с силой и властью.
Сара держала перед ней зеркало в костяной оправе. Иштар-умми поворачивалась то тем, то другим боком, принимала совсем уж немыслимые позы, чтобы увидеть себя со спины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79