Какой-то шутник посадил на голубом фоне отпечаток грязной ладошки, и он, как корона, венчал ее нежную макушку.
Волосы были в беспорядке разбросаны по плечам. Голая ступня опиралась о стену, на колене натянулось платье, обрисовался треугольник между ног. Адапа увидел все в одно мгновение, а потом точно время пошло по-иному, он медленно приближался, расцветая улыбкой, а она лениво убирала волосы от лица.
– Это ты, – сказал он.
– Я, – еле слышно отозвалась Ламассатум.
– Не может быть.
– Почему? – она пожала плечами и исподлобья взглянула на Адапу, от чего его сердце зашлось в бешеном ритме.
– Во сне я вижу тебя чаще, чем наяву. Я даже почти поверил, что ты – сон.
– Значит, я тебе снилась? – Ламассатум рассмеялась.
– Каждую ночь, – ответил Адапа, приближаясь к девушке. – Я хотел сказать тебе об этом.
– Я видела, как ты входил сюда.
– И ты все это время стояла здесь? – брови его поползли вверх.
– Я ждала тебя, – она кивнула.
– Два потерянных часа! О, боги. А где твой кувшин?
Ламассатум передернула плечами, зазвенели ожерелья.
– Мне пора идти, – сказала она. – Меня ждут.
– Кто тебя ждет? – Адапа схватил ее за руку и привлек к себе. Ощутил прикосновение ее маленькой груди. – У тебя есть муж?
– Нет, – она оттолкнула его. – Нет! Я только хотела спросить.
– О чем?
– Это правда?
– Что? – Он снова потянулся к ней.
Она отступила.
– Ты сказал, что я красива, помнишь? И что служанки завидуют мне.
– Ламассатум, – он потер ладонью горло, не отводя глаз от ее лица. Она щурилась. – Ты самая красивая девушка во всем Вавилоне, Я хочу, чтобы ты знала об этом.
– Спасибо.
– Ты уходишь?
– Да.
– Когда я тебя увижу?
– Не знаю.
– Тогда вот что, – он зашептал, едва переводя дух. – Сегодня, как зайдет солнце, на Пятачке Ювелиров. Придешь?
– Нет.
– Я буду ждать.
– Я не приду.
– Я все равно буду ждать. Каждый вечер. Слышишь меня?
– Слышу.
– Я не хочу терять ни одного дня.
Она повернулась и побежала, придерживая ладонью ожерелья. Адапа точно вынырнул из-под воды. Вокруг снова были шум и дворцовая суета.
Глава 15. КОРАБЛИ И НОЧНЫЕ ПАВЛИНЫ
В ярких лучах солнца искрилась река. Небо отражалось в каналах. По дорогам, ведущим в город, тянулись повозки – тысячи людей стремились в Вавилон. Лежали прозрачные тени в серебряной пыли под ногами пальмовых рощ. Величественная Дорога процессий, зубцы стен, Ворота Иштар, отливающие синевой изразцов, ожидали прибытия Набу.
Толпы народа стекались сюда. Гвардейцы стояли в двойном оцеплении. Вдали показалась роскошная процессия. На верблюдах, украшенных цветами и лентами, сидели жрицы в тонких накидках и жрецы. Рабы белой стройной толпой следовали за лазоревыми покрывалами с золотой бахромой по краям, звоном колокольцев, и верблюды гордо несли на длинных шеях свои уродливые головы. В руках рабов были одежды и знаки бога.
Кружась под музыку, двигались танцовщицы, и их украшения искрились, точно каждая из них капризной рукой рассыпала золотые монеты. Белые быки тащили большую повозку, в которой лежала кедровая статуя Набу в золотой маске. И снова шли рабы и танцовщицы.
С приближением процессии шум толпы усиливался. Теперь он напоминал шум морского прибоя. Звук то откатывался к задним рядам, то возвращался, разрастаясь, заглушая команды начальников гвардейцев. Солдаты в оцеплении страдали от жары. Металлические доспехи раскалились, плоские бронзовые шлемы блестели на солнце. Командиры с мечом у бедра прохаживались вдоль цепей. Было шестое нисанну. От зноя лопалась земля.
Сумукан-иддин бродил по дорожкам сада. Под подошвами скрипел ракушечник. Он, конечно, поступил правильно. Рано или поздно это все равно пришлось бы сделать. Он тщательно подыскивал подходящую семью и остановил выбор на доме судьи. Набу-лишир богат, как жрец. Он и сыну своему прочит блестящую карьеру при дворце. И ведь так, забери его чума, и будет! Все будет хорошо, все только ради Иштар-умми.
Меж стволов мелькнуло женское платье. Солнце бесилось в мятущихся пальмовых ветвях. Стволы были как шкура леопарда. Но вот завитые локоны не могли им принадлежать. Сумукан-иддин остановился, сцепив за спиной руки. Почему женщины носят такие тонкие платья?
Сара рвала цветы. Она его не видела, или только делала вид, что не замечает любующегося ее грацией и стройной фигурой мужчину. Птицы оглушительно орали. Сумукан-иддин стоял, широко расставив ноги, покачиваясь с мыска на пятку. Солнце ослепляло. Он щурился. Потер глаза большим и средним пальцами. Никого нет, только леопардовый сад.
Сумукан-иддин тряхнул головой и быстро пошел к дому. В спальне было прохладно. Солнечный свет дробился и падал на пол. Порхала золотая пыль. Он подошел к столу, уставленному сосудами из серебра. В дальних дорогах ему приходилось вести жизнь аскета, но, находясь в своем доме, Сумукан-иддин позволял себе роскошь. Ему это нравилось. Нравились контрасты.
Он налил в кубок армянского вина. За это вино пришлось заплатить цену племенного жеребца, но оно того стоило. Душа была неспокойна. Он чувствовал, что сын судьи – его, Сумукан-иддина, опасность. Он хотел позвать арфиста, но передумал и вышел из спальни. Сара быстро шла навстречу. Цветы куда-то исчезли, и теперь в ее руках были сандалии Иштар-умми. Аравитянка улыбнулась и хотела пройти мимо, но он остановил.
– Где Иштар-умми?
– Она наверху. С утра там. Сначала сидела на балюстраде, пока не стало так жарко, а потом…
– Что она делает?
– Спит.
– Спит, – повторил Сумукан-иддин.
Сара отвернулась и прижала к груди сандалии. Сумукан-иддин не отпускал ее. Взгляд его был красноречив.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79