Это ужасно. Просто ужасно!
Джордж, не обращая на меня ни малейшего внимания, включил радио и стал искать свою любимую радиостанцию.
— Простите, — сказал я. — Мне нужно сделать несколько звонков и узнать, как дела у моих друзей, которые там работают.
Я спустился по лестнице, вышел на Парк-авеню и завернул за угол. Здесь меня ждал лимузин с тонированными стеклами. Я сел на переднее сиденье. Рашид был за рулем.
— Мы принесли огонь. — Я никогда не видел Рашида таким возбужденным и счастливым. — Теперь очередь за наводнением и чумой.
Слова застряли у меня в горле, и я боялся, что себя выдам. Меня постоянно предавали. Я хотел все обдумать, о многом расспросить Рашида, но в голову ничего не приходило.
— Завтра я уезжаю, — сообщил он.
— Уезжаешь? Из страны?
— Я уезжаю.
— Я... ты никогда не говорил мне... Торговый центр.
— Я держал эту операцию в секрете. Как и нашу.
— Нашу, — повторил я.
— Нашу, — улыбнулся он.
— Что теперь?
— Пока без изменений. Азиз сказал, что все готово. Остается ждать. А когда придет время, — действовать. Ничто не в силах помешать замыслам Аллаха. — Он пожал мне руку и некоторое время подержал ее. Наверное, почувствовал, какая она холодная. — Маасалама, — сказал он.
Я вышел из машины, едва не споткнувшись о бордюр. У меня хватило ума не провожать глазами его автомобиль, медленно пробиравшийся через пробку. Я вернулся в Совет.
— Боже, Курт. О Господи! — воскликнула Шанталь, когда я встретил ее на лестнице. — Ты знаешь, какой сегодня день?
— Какой?
— Ровно два года назад армия Саддама Хусейна была разгромлена в Кувейте! Два года назад. По-твоему, это ничего не значит?

Часть 5
Господин миров
Пусть лучше впаду в руки Господа, ибо весьма велико милосердие Его, только бы не впасть мне в руки человеческие.
Первая книга Паралипоменон 21:13
Библия. Ветхий Завет
Попаду я в ад, спросит меня черт:
— Чем ты жил, солдат? Чем платил за счет?
Я ему тотчас дам простой ответ:
— Тем, что отправлял души на тот свет.
Строевая речевка воздушно-десантных рейнджеров США
Глава 26
До Судного дня оставался один день.
В предрассветной мгле я стоял посреди парка, обратившись лицом к юго-востоку, и готовился к молитве. Мои лицо и затылок были влажными после омовения, а воздух — холоден и свеж. Ветви деревьев, еще неделю назад голые, как скелеты, стали постепенно оживать, и лес наполнился запахом зелени. Смутные очертания небоскребов поднимались над верхушками деревьев, как огромный частокол. «Господи, как же прекрасна жизнь», — подумал я. «Во имя Аллаха, — я стал читать про себя молитву, — Милостивого и Милосердного. — Слова наполняли меня особой радостью, которая заставила улыбнуться. — Хвала Аллаху Господину миров; Милостивому и Милосердному; Царю в День Суда». Я еще раз повторил эти строки, чтобы успокоиться, а затем снова прочитал молитву.
В тот день, пробегая после молитвы в утреннем тумане, я чувствовал себя как человек, долгое время просидевший в заточении и наконец-то вырвавшийся на свободу. Всю свою жизнь я хотел испытать подобное чувство. Казалось безумием, что это произошло именно так. Тем февральским днем все, что я считал родным, оказалось разрушено, втоптано в землю, уничтожено. Как будто мои родители заново умерли для меня, а вместе с ними и я. Я оплакивал их с особой горечью в сердце. В следующие два дня я был настолько подавлен, что до сих пор удивляюсь, почему Шанталь не выгнала меня из квартиры. Но она не сделала этого. Она выслушивала меня. И в те редкие моменты, когда ко мне возвращалась способность мыслить, меня удивляло ее поведение. Она не давала мне советов. Не осуждала. Просто слушала. Как будто я оказался на дне океана, смотрю наверх, туда, где тонкая серебряная пленка воды соприкасается с воздухом, и знаю, что никогда не доберусь до нее. Но однажды тебе удается пробраться к солнцу и воздуху. И я это сделал.
Но, несмотря на скорбь, я сказал ей далеко не все. Я рассказывал Шанталь о моих отце и матери, о том, как я открыл для себя ислам. Я думал, что она придет в ужас, но ошибся. Я рассказал о кузине моей матери — монашке — и о пустой деревне моего отца, если это была его деревня. Шанталь могла задать много вопросов, например, почему я не рассказал ей обо всем раньше, но не стала. Как будто она уже все знала или догадывалась, хотя и не признавалась в этом. И наконец, я рассказал ей о том, что узнал от Джорджа о «Ханджар». На мгновение в ее взгляде промелькнуло отвращение, и я отстранился от нее. Я видел, что она пытается взять себя в руки. «Ты не знаешь, было ли это на самом деле, — успокоила она меня. — А если и было, то вы с отцом — разные люди». Не думаю, что она верила в то, что говорила. Да и я не верил. Но в тот момент мне просто необходимо было услышать именно эти слова, и после этого мое доверие к Шанталь только возросло. Но я ничего не рассказал ей о Рашиде. Ничего.
Я должен был сам уладить свои проблемы с Рашидом, который обманывал меня, использовал, а потом подставил, как никто в моей жизни. Я обязательно найду его. И когда бы это ни случилось, будет лучше, если Шанталь ничего не узнает.
Я хотел рассказать ей о том, что узнал про Ирак и Саддама, о том, как она права. Я не сомневался, что Рашид работал на Саддама и втянул в это меня, хотя я ни о чем не догадывался. Я даже чувствовал себя виноватым перед ней из-за того, что скрывал это. Но все же я ей не признался. Как не сказал ничего о Мече Ангела. И о Судном дне. Я собирался разобраться во всем сам.
Я бежал на юг по Ист-драйв, оставляя позади музей «Метрополитен». Отсюда я мог взглянуть на окна Шанталь. Было около четверти седьмого, но в ее комнате горел свет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95