Тебя к телефону. Лена, я твоя должница. — И негромко, совсем другим тоном:
— Я хочу, чтоб ты знала. Нам с Генкой очень жалко Лялю. И еще. Ты можешь рассчитывать на нас во всем.
— Я знаю. Спасибо.
Я успела проглотить комок в горле до того, как услышала мужской голос с остатками гнева:
— Слушаю.
— Привет, Макаренко!
— Привет. Маринка совершенно распустила ребят. Не представляю, что из них вырастет.
— И не надо. Поживем — увидим. Но что-то подсказывает мне — все у них будет хорошо. Да и как иначе? Оба — твоя копия.
Генка попался на лесть, как и всякий мужчина. Он перестал пыхтеть, успокоился и повеселел.
— Ты чего звонишь ночью? Не спится?
— Еще и не ложилась.
— Ах да. Сегодня же English club. — Он хихикнул — По этому поводу и звоню.
— Забавно было?
— Как всегда.
— Значит, забавно. А что наш клиент? Кормилец был прав?
— Как всегда, — повторила я.
Генка обеспокоенно спросил:
— Лена! Ты в порядке?
— Да. Я звоню по делу.
— Так давай.
— Ты что-нибудь о продаже «Сибири» слышал?
— Краем уха. Лялька отказалась.
— А Миша продает…
— С чего ты взяла?
Я кратко пересказала подслушанный в клубе диалог. Яковлев молчал. Я терпеливо ждала.
— Интересно… — раздумчиво протянул мой собеседник и повторил:
— Интересно.
— О чем ты?
— Вот что. Я с утра кое с кем переговорю, а потом к тебе приеду. Ну, скажем, часам к двум. Заодно и пообедаю. Ты бы могла приготовить грибную лапшу?
Только не покупную, а домашнюю. И голубцы…
* * *
Разговор под пальмой не шел у меня из головы.
Сама не понимая зачем, разыскала сумку, в которую, уходя с поминок, переложила ампулку. Ампулка оказалась на месте — в маленьком карманчике под «молнией».
Я долго рассматривала под настольной лампой стеклянный цилиндрик, разбирала надпись на нем. Название лекарства мне ни о чем не говорило. Я переписала его на бумажку. Ампулку положила в коробочку из-под сережек, которые ношу чаще всего, и убрала в шкатулку с драгоценностями, радуясь тому, что господин Скоробогатов все еще не вернулся из клуба и некому задавать мне вопросы.
Юра позвал меня на кухню пить чай. Я отказалась, но он все равно принес чашку свежезаваренного чая с лимоном.
— Спасибо. Что-то я сегодня устала.
— Как Илья Муромец.
Я удивленно смотрела на Юру. Что-то я не помню, чтобы он рассуждал на отвлеченные темы. Да еще с привлечением фольклора.
А Юра, продолжая меня удивлять, развил свою мысль:
— Он тридцать три года просидел на печи — и сразу на подвиг. И вы девять дней из дома не выходили, а потом сразу на подвиг.
Повернулся и вышел из комнаты. Вот так.
Юра совершенно прав. Взрыв энергии, сменивший полный упадок сил, выглядит болезненным. Похоже на истерику.
Чай горячий, сладкий, необычайно вкусный. Выпила я его с удовольствием, но беспокойство не отпустило меня.
И снова в моих руках телефон.
— Вас слушают очень внимательно.
— Здравствуй, Андрюша.
— Тетя Лена, ты как? Мать сказала про Лялю. Я поверить не могу. Мы с ней пару месяцев назад в театре встретились. Она нас с Иркой в буфет сводила.
Шампанское, мороженое, шоколад. Она была такая, как всегда: красивая, веселая. Так жалко…
— Я знаю, Андрюша. Спасибо.
— Ты как? Мать говорила, заболела. Сейчас лучше?
— Лучше.
— Хочешь, мы с Танюшкой приедем?
— Хочу. В пятницу на дачу. Ладно?
— Ага. На все выходные.
— Мама не спит?
— Не знаю. Подожди, я посмотрю.
— Алло? — Хриплый со сна голос.
— Лидунь, прости. Я тебя разбудила?
— Не бухти. Я рада тебя слышать. Как доехала?
Костя бушевал?
— Не очень. Лидунь, что это за лекарство?
Я по слогам прочитала название. Лидуня переспросила. Я прочитала еще раз.
— Нет, Лен, я его не знаю. Даже никогда не слышала. Завтра спрошу у заведующей.
* * *
Кости все не было. Я переоделась ко сну, но не ложилась.
Смерть дочери вызвала во мне болезненное неприятие. Я не могла смириться с произошедшим, не могла поверить, что молодая здоровая женщина буквально сгорела от неожиданной болезни. А потом ее тело с какой-то неприличной поспешностью было доставлено в крематорий, и там оно сгорело, оставив лишь горсточку пепла.
Сгорела, сгорела, моя дочка сгорела…
Очень хотелось позвонить Леве Бронштейну. Он вполне мог знать это лекарство. Я помаялась, побродила по квартире, но решила отложить звонок на утро.
Костя пришел, когда я уже лежала в постели. Дохнув коньяком, поцеловал меня в висок.
— Костя, Лялькин бизнес чего-то стоит?
— Немало.
— Все достанется Мише?
— Конечно.
— Когда он сможет продать «Сибирь»?
— А зачем ему продавать?
— Ну, если захочет…
— Сразу, как вступит в права наследства.
— Это быстро?
— По-разному. Думаю, в данном случае около месяца.
— А можно затормозить?
— Если нужно.
— Ты можешь?
— Понадобится — скажи.
— Считай, сказала. Пусть он вступает в свои права максимально долго.
* * *
— Лева, здравствуйте. Это Скоробогатова.
— Здравствуйте, Лена. Я вам звонил. Вы в курсе?
— Спасибо.
— Рад быть полезным. Как дела у вашей дочки?
— Она умерла.
— Печально. Примите мои соболезнования. Как это случилось?
— Сразу. В заключении врача — сердечная недостаточность.
— Правда? Странно… И вскрытие подтвердило?
— Его не делали.
— Почему?
— Не знаю. Так зять решил. Ее кремировали.
— Кремировали?
Господи! Что он все переспрашивает? Тупой, что ли?
— Лева, с этим уже все. Я просто не могу больше об этом говорить. И думать.
— Да, конечно. Простите.
— Лева, вам известно такое лекарство?
Я уже безо всякой бумажки, на память, выговорила трудное слово.
— Нет. По названию похоже на синтетический наркотик. Продиктуйте по латинским буквам, я попытаюсь узнать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74