Капитан с Петровки ждет, когда с тобой можно будет поговорить.
— Уже можно. Вера Игоревна, попросите его зайти минут через пять.
Она повернулась идти, но я остановила ее:
— И еще, пожалуйста, найдите и передайте с ним досье по Юрмале.
Вера вышла. Я села на диване, поправляя одежду и прическу.
Костя сел рядом, внес свою лепту, погладив меня по голове и застегнув одну из пуговок на платье.
— Ты думаешь, это Пуппинь?
Я не ответила, обняла мужа за шею, заглянула в глаза:
— Костенька, у нас будет ребенок.
В синих глазах метнулся ужас. Я невольно улыбнулась.
— Я не сошла с ума. Нашего сына зовут Костя.
Ему семь месяцев. Он очень похож на тебя.
Я отвернулась от потрясенного мужа, чтобы дать ему возможность переварить услышанное. В это время дверь открылась, и я встала навстречу входящему в комнату мужчине.
Милиционер выглядел лет на тридцать и казался усталым, много повидавшим и ко всему готовым.
Я протянула ему руку, он пожал ее, явно смиряя силу, и назвал себя.
Я вернулась на диван к Косте и предложила сесть вошедшему, где ему удобнее. Он огляделся, выбрал один из стульев и, поставив его напротив меня, сел, устойчиво расставив ноги.
Дождавшись его взгляда, я заговорила:
— Этого человека зовут Влад. Очевидно, Владислав. Фамилия либо Прохоров, либо Прохоренко. Он живет в Риге. Работает на человека по фамилии Пуппинь. У нас есть его фото.
Милиционер по-прежнему прижимал к боку папку, которую принес с собой. Он смотрел на меня с хмурым удивлением и не сразу понял, чего я хочу, когда я потянула папку за уголок.
Получив папку, я раскрыла ее, и из конверта, прикрепленного к внутренней стороне обложки, достала пачку фотографий. Перетасовав их, одну протянула капитану.
Снимок был сделан мной в Женеве из окна отеля.
На фоне машины стояли два парня. Я ткнула пальцем в левого, щеголеватого белокурого красавца.
* * *
— Алло?
— Елена Сергеевна? Это Бронштейн. Добрый вечер.
— Левушка, голубчик! Вас сам Бог послал.
— Как вы? Я слушаю в машине радио. Только что в «Новостях» передали про покушение…
— Спасибо за звонок. Я уже сама вам звонила. И домой, и на работу. Вас нигде нет.
— Что случилось? Вам нужна моя помощь?
— Да. Левушка, они меня не пускают!
— Кто не пускает? Куда? Ну-ка возьмите себя в руки и объясните толково.
— Да. Сейчас.
Я несколько раз глубоко вздохнула и, кажется, действительно взяла себя в руки.
— Лева, мой телохранитель помещен в реанимационное отделение. Меня к нему не пускают.
— И не пустят. Существует правило. В реанимацию допускается только персонал отделения.
— Но что же мне делать? Я должна его увидеть.
Сделайте что-нибудь. Пожалуйста, помогите мне! Они никого не слушают. И денег не берут.
— Хорошо. Я ничего не обещаю, но попытаюсь.
Позже позвоню. Держите себя в руках.
Не знаю, что он сделал, но мне позвонил сам заведующий отделением и сухо сообщил, что завтра после обеда меня пропустят к их пациенту.
— Не более пяти минут. — И, не слушая мои всхлипы и благодарный лепет, отключился.
Олег повез меня сам. Влад все еще скрывался. А возможно, он покинул Москву, хотя милиция заверила нас, что делает все возможное.
Никто и не сомневался.
Я понимала, как господину Скоробогатову хочется запереть меня в «домушке» под охраной взвода автоматчиков. Но он молчал. И когда я собралась в больницу, тоже ничего не сказал. Только вскинул на меня несчастные серые глаза.
Конечно же, Олег поехал со мной совсем не потому, что не доверял своим ребятам. Просто он надеялся прорваться к Юре. Но Олега не пропустили в отделение. Он остался в коридоре, а я вошла, и дверной замок щелкнул за моей спиной.
Не помню, как и куда я шла. Не помню, как выглядели помещения. Я просто шла, не глядя по сторонам, и остановилась, увидев Юру.
Юра лежал на непонятном высоком ложе и был опутан проводами и трубками. Его неподвижное тело напоминало огромную муху, запутавшуюся в гигантской паутине.
Он был без сознания. Прикрытая простыней грудь поднималась редкими толчками.
Я сделала шаг к изголовью и с болью вглядывалась в знакомое лицо. Оно казалось чужим. Бледное, невероятно худое, с черными провалами глазниц. Изо рта и носа куда-то в сторону тянулись тоненькие трубочки-катетеры.
Юра выглядел беспомощным и беззащитным. И еще очень юным.
Я с щемящей болью смотрела на моего спасителя, и во мне зрел протест.
— Юра, не умирай. Слышишь, мальчик? Вернись ко мне. Пожалуйста. Ты нужен мне. Прошу тебя, Юра!
Я прошептала свою просьбу истово, как молитву.
Женщина-фельдшер положила мне на локоть теплую жесткую ладонь и вывела из палаты.
Олег обнял меня, и я уткнулась лицом ему в плечо.
Мы постояли так какое-то время, и я услышала голос фельдшера:
— Не плачьте, женщина. Может, еще выкарабкается ваш парнишка. Я здесь за двадцать лет чудес навидалась. Да и доктор говорит: «Раз до сих пор не помер…»
* * *
Прищурив яркие глаза, полковник Ершов в упор, не скрываясь, разглядывал меня.
Я, в свою очередь, разглядывала полковника. Посмотреть было на что.
Сидящий передо мной мужчина оказался победительно-красив. Темные горячие раскосые глаза, нос без изъяна, смуглая гладкая кожа и неожиданно нежные, пухлые, слегка надутые губы. Над высоким лбом копна жестких волос «перец с солью». Стройная шея, широкие плечи, сильные руки.
Вот это экземпляр! Не ожидала встретить такого в МУРе. Вообще не верила, что подобные водятся в живой природе.
На первый взгляд я определила его возраст в районе сорока, приглядевшись, поняла — ближе к пятидесяти.
Наглядевшись на меня и, очевидно, составив обо мне мнение, полковник скучным, но приятного тембра голосом задал мне стандартные вопросы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74