– Победители викторины тут, за дверью, в коридоре ждут!..
– Прости, Корделия, но мне нужно в туалет.
– Не рассчитывай, что я снова попадусь на ту же уловку! – тихо прорычала она.
– На сей раз это правда.
– А книжка?
– Я всегда читаю в туалете.
Она прищурилась, я тоже.
– Ладно, – сдалась наконец она. – Но я пойду с тобой.
Корделия улыбнулась двум счастливым победителям своей дурацкой викторины, которые маялись в коридоре. Они в ответ улыбнулись ей из-за полупрозрачной стеклянной двери нашего кабинета, и мы обе потрусили в дамскую комнату.
– Десять минут, – отчеканила Торпеддер, когда я заперлась в кабинке.
А я открыла книгу и начала читать:

«Прощаясь с местом, столь дорогим их сердцу, они пролили немало слез.
– Милый, милый Норланд! – твердила Марианна, прогуливаясь в одиночестве перед домом в последний вечер…» Перевод И.Гуровой



Крохотная пластиковая кабинка начала расплываться, а на ее месте постепенно возник большой парк, пронизанный лучами закатного солнца. Вечерняя дымка смягчала резкие перепады света, и от этого дом в глубине парка словно сиял в сумерках. Дул легкий ветерок, а по лужайке, накинув на плечи шаль, одиноко прогуливалась девушка в чепце и длинном викторианском платье. Она шла медленно, с нежностью глядя на…
– Ты всегда на горшке вслух читаешь? – поинтересовалась из-за двери Корделия.
Видение тут же рассеялось, и я снова очутилась в кабинке.
– Всегда. И если не оставишь меня в покое, вообще отсюда не выйду…

«…Когда перестану я тосковать по тебе! Когда почувствую себя дома где-нибудь еще! О счастливая обитель, если бы ты могла понять, как я страдаю сейчас, созерцая тебя с того места, откуда, быть может, мне уже более не доведется бросить на тебя взгляд! И вы, столь хорошо знакомые мне деревья! Но вы пребудете…»

Снова появился дом, тихие слова юной девушки зазвучали в унисон с моими, и я перенеслась в книгу. Теперь меня окружал сад, и сидела я не на жестком ТИПА-унитазе, а на выкрашенной в белый цвет кованой скамейке. Читать я прекратила, только когда уверилась, что окончательно перенеслась в «Разум и чувство» Роман Джейн Остин

и слушаю окончание монолога Марианны.
– …не ведая ни о радости, ни о сожалениях, вами рождаемых, не замечая, кого теперь укрываете в своей сени! Но кто останется здесь восхищаться вами?
Девушка театрально вздохнула, прижала руки к груди и несколько мгновений тихо плакала. Затем окинула долгим взглядом большой белый дом и повернулась ко мне.
– Привет! – дружелюбно сказала она. – Я вас тут прежде не видела. Вы работаете в белле-как-ее-бишь-там?
– А разве нам не надо выбирать выражения? – выговорила наконец я, нервно озираясь по сторонам.
– Да нет, ради бога! – воскликнула Марианна и довольно хихикнула. – Глава закончилась, кроме того, книга написана от третьего лица. Мы вольны делать все, что хотим, до завтрашнего утра, когда нам предстоит отправиться в Девон. Две следующие главы полны описаний, мне там почти нечего делать, да и слов практически нет! Бедняжка, вы так смущены! Вам раньше не доводилось бывать в книгах?
– Однажды я попала в «Джен Эйр».
Марианна излишне театрально нахмурилась.
– Бедная, милая, дорогая Джен! Излагать свою историю от первого лица, вот ужас какой! Постоянно быть настороже, ведь люди все время читают твои мысли! Здесь мы делаем то, что написано, но думаем что хотим. Это куда приятнее, уверяю вас!
– А что вам известно о беллетриции? – спросила я.
– Ее сотрудники скоро появятся, – ответила она. – Миссис Дэшвуд, может, и по-свински относится к маме, но инстинкта самосохранения ей не занимать. Мы не хотим, чтобы нас постигла трагическая участь «Смятения и праздности».
– А это тоже Остин? – уточнила я. – Никогда не слышала о таком романе!
Марианна села рядом со мной и положила мне руку на плечо.
– Мама говорила, что в этой книге возникло социалистическое общество, – доверительно сообщила она свистящим шепотом. – Там приключилась революция: они захватили всю книгу и решили, что в действии должны принимать равное участие все персонажи, от герцогини до сапожника! Только представьте себе! Беллетриция, конечно же, пыталась спасти роман, но дело зашло слишком далеко, и даже Эмброуз ничего не мог поделать. Вся книга была… убуджумлена!
Она произнесла последнее слово настолько серьезно, что я, пожалуй, рассмеялась бы, если бы она не смотрела на меня так пристально своими темно-карими глазами.
– Господи, какие выражения я употребляю! – опомнилась наконец Марианна, вскочила и, хлопая в ладоши, закружилась по лугу: – …Не замечая, кого теперь укрываете в своей сени…
Она остановилась, прислушалась к себе и по-девчоночьи смущенно хихикнула в ладошку.
– Вот дурочка! Я ведь уже это говорила! Прощайте, мисс… мисс… простите, но я не знаю вашего имени!
– Четверг. Четверг Нонетот.
– Какое странное имя!
Она присела в шутливом реверансе.
– Я Марианна Дэшвуд, и приглашаю вас, мисс Нонетот, в «Разум и чувство».
– Спасибо, – ответила я. – Уверена, мне тут понравится.
– Несомненно. Нам всем тут чрезвычайно нравится. Как думаете, это заметно?
– По-моему, очень заметно, мисс Марианна.
– Зовите меня просто Марианной, если хотите.
Она остановилась и, на мгновение задумавшись, с вежливой улыбкой огляделась по сторонам.
– Могу я попросить вас об одолжении?
– Конечно.
Она снова уселась рядом со мной и посмотрела мне прямо в глаза.
– Простите, может быть, это слишком большая дерзость с моей стороны, но я хотела бы спросить, в каком времени разворачивается действие вашей собственной книги?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116