..— Теперь относительно вашего дела, — сказал Председатель ВЧК, поднимая исписанные листы. Мишелем исписанные.— Вы оценили сокровища Романовых в миллиард...— Не я, ювелиры, с коими мне пришлось общаться в ходе проводимого мной расследования, — внес поправку Мишель.— Да, конечно, — кивнул Дзержинский, принимая оговорку. — Приведенная вами цифра показалась мне чрезмерной. Но... — поднял, заглянул в какой-то лист, где, верно, был список всех пропавших сокровищ, — ...специалисты уверили меня, что так оно и есть. Разговор действительно идет о миллиарде золотых рублей. Именно во столько оценено собрание драгоценностей дома Романовых.И вновь испытующе поглядел на Мишеля. Но тот молчал.— Должен признать, что вы более других сведущи в этом деле, и потому я бы хотел просить вас продолжить начатое вами расследование.— Вы предлагаете мне работать в Чека? — не сдержался, улыбнулся Мишель. — Мне, бывшему полицейскому, служившему в сыскном отделении?!— Нет, я не предлагаю вам работать в ВЧК, — ответил Дзержинский. — Вы будете служить, как и прежде, в экспортной комиссии при Горьком. Так будет удобней и вам, и нам, да и разговоров будет меньше. Служить вы будете там, но отчет держать перед коллегией ВЧК! Горького мы в наши с вами планы посвящать не станем. Так вас устроит?Так Мишеля не устраивало. Одно дело — экспортная комиссия, пусть даже милиция, и совсем иное — Чека. Служить тем, кто его чуть было не расстрелял?..Но кто бы его спросил!— Что вам требуется для работы? — открыл блокнот Дзержинский.— Мне бы людей, тех, что при мне прежде были, — сказал Мишель, в первую очередь желая вытащить из камеры Валериана Христофоровича и Пашу-матроса.— Хорошо, подадите мне поименный список. Я распоряжусь. Что еще?Боле ничего...Дзержинский пододвинул Мишелю пустой листок и, макнув в чернильницу, протянул ручку.— Прошу вас написать на мое имя расписку, что вы поставлены мною в известность о необходимости сохранения тайны нашего с вами разговора.— А если я случайно проговорюсь? — спросил Мишель, беря ручку.— Я надеюсь на вашу порядочность, потому что несу за вас персональную ответственность перед товарищами и партией... Впрочем, если вы по неосторожности либо злому умыслу сболтнете лишнее, то к вам применят самую суровую меру революционной законности, — все же предупредил Председатель ВЧК.Отчего Мишель испытал не испуг, а лишь облегчение. Потому что раз грозят будущим расстрелом, значит, не станут расстреливать теперь!— У вас есть ко мне какие-нибудь просьбы или жалобы? — спросил, завершая беседу, Дзержинский.— Есть, — сказал, набравшись храбрости, Мишель. — Офицеры там, в камере... Нельзя так...— Как? — спросил, строго на него глядя, Дзержинский.— Вповалку, без бани, без еды.— Вы, господин Фирфанцев, в царских застенках не сиживали да на каторге не были, разве только гостем, — тихо ответил Дзержинский и тут же натужно, сотрясаясь всем телом, закашлял в кулак. — Нас там тоже не жаловали! Без бани, конечно, худо, да только где на нее, когда в стране разруха, дров взять?.. А что касается еды, то и мы на пайках не жируем. Баланда та из одного котла разливается, а что не каждый день — так и нам не каждый. Ничего — потерпят господа офицеры. Кто невиновен — тех скоро по домам распустим, там и помоются...А что будет с прочими, кто перед советской властью грешен, Дзержинский не сказал. И так понятно было... Мишель развернулся и вышел из кабинета. В шкаф.А из шкафа в приемную.Да уж не арестантом, а тайным сотрудником ВЧК!Вон как все странно обернулось!.. Глава ХLV Звякнул замок.Брякнула цепь.Заскрипели пронзительно проржавевшие петли.Поднялась, громыхнув, тяжелая, железом обитая крышка.И будто солнце под землей взошло!..Упал в яму яркий сноп света, высветив грязные углы, метнувшихся с писком во все стороны крыс да четырех узников, что сидели на земле, подле друг друга, колодками деревянными по рукам-ногам скованные.Зажмурились узники от света дневного, что глаза их, ко тьме привыкшие, слепил, да будто ножом острым резал.Сунулись в дыру головы стражников, с любопытством глянув внурь. Произнесли что-то по-персиянски, засмеялись, пальцами вниз указывая, да тут же скрылись. Но скоро вновь объявились и начали опускать деревянную лестницу. А лишь уперлась она в землю, стал по ней слазить, за перекладины цепляясь, человек.А как слез, на дно ямы встав, огляделся да принюхался, брезгливо морщась и нос платком надушенным прикрывая.Сумрачно в яме, душно и влажно от земли сырой, да нестерпимо нечистотами пахнет. Гниют здесь узники заживо, света белого не видя и трапезу свою скудную с крысами деля.Глянули на гостя незваного, что совсем не похож ликом и одеждой на перса, а боле на европейца.Поклонился тот да сказал, в полумрак глядя:— Вот где свидеться нам пришлось!.. Здравствуйте, друг любезный Яков Карлович.Так ведь это посол русский, князь Григорий Алексеевич Голицын!Вскинулся было Яков, да назад тут же упал! Громыхнули цепи, что к кольям, в землю вкопанным, приклепаны были, а другой стороной — к колодкам деревянным.— Здравствуйте, Григорий Алексеевич! Разглядел его князь да ужаснулся!— Как же вы живете здесь?! — ахнул он.— Живем покуда, — ответил Яков, улыбнувшись. Хоть улыбка его вымученной вышла.— Ай-ай-ай!.. — запричитал, заохал сердобольный князь Григорий Алексеевич. — Что ж вы, друг мой любезный, натворили-то?! Ведь сколь раз говорил я, сколь предупреждал вас, чтоб не совались вы в дела, вам, по молодости вашей, неведомые! Так не послушались вы меня! И вот теперь как все обернулось-то!..Слушает его Яков, а сам улыбается.Да не тому, что князь говорит, а голосу его радуясь, что как привет со света белого для него звучит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78