Закричали гортанно персиянские погонщики, погоняя ленивых волов, заскрипели на осях деревянные колеса, загромыхали железные обода по камням мостовых...— Го-го!..Десятки возов из дворов и переулков выкатывались в кривые узкие улочки старого города и, задевая стены домов и глиняные заборы, тянулись со всех сторон на базарную площадь, откуда начинался путь на Русь.Бородатые, широко зевающие, обмахивающие распахнутые рты щепотью сложенными перстами, купцы приветствовали друг дружку по-русски, отчего гомон стоял, будто где-нибудь в Рязани али Пскове!— Чаво не едем-то? Али ворота исшо не открыли?..— Гак Никифора нету, у него-то грамоты прогонные, как же без него-то!— Да где ж он — куды подевался злодей? Солнце вона уж встало — нам бы до жары хошь верст десять успеть проехать!Оживлены все, радостны, чай в Русь-матушку едут!Вот наконец Никифор объявился, коему с каждого воза мзду для визирей шахских собирали, дабы выправить охранные грамоты, что страже дорожной на каждом шагу предъявлять надобно.— Ну ты чаво?— А чаво?— Да ничаво! Иде ж долго был так? Чуток еще — и жарко станет, да волы взопреют!— Айда-айда!Закричали погонщики, тронулись повозки и арбы. Покатил караван, вытягиваясь в длинную колонну... Пред воротами городскими вдруг остановка.Вдоль возов стража пошла, саблями бренча. Впереди важный да толстый бек в кольчуге железной, что на солнце блестит, да в таком же шлеме островерхом. Идет, поглядывает грозно на купцов бородатых. Подле него Никифор семенит, суетится, свитки, с сургучными печатками приляпанными, развертывает, в лицо сует.Бек морщится да руку его отоводит...Лежат меж ковров Яков с Дуняшей, друг к дружке прижатые, — сами шелохнуться боятся! Слушают голоса неясные, что до них из-под ковров доносятся.Да слышат, как купцы меж собой перекликаются:— Чего стоим-то?— Известно чего! Персы мзду требуют.— Так давали ж уже!— То визирям давали, а то стража городская! Они чай тоже своего не упустят!..Все-то с купцов нажиться хотят: и визири, что поборы в казну шахскую собирают, и стража городская, а после дорожная да приграничная, и султаны, через чьи земли караван пойдет, а там уж, дале, свои, русские, мздоимцы деньгами али натурой откуп потребуют, да всяк губернатор, возы с товарами заморскими непременно разворошив, на что приглянулось ему укажет, да тут же и заберет! А возразить ему, как и иным, — не моги, или тут же сыщется причина тебя в острог упрятать, а товар в доход казне отписать. И так аж до самой Москвы и Санкт-Петербурга, отчего приезжают туда купцы с ополовиненными возами!..К чему привыкли уж купцы и отчего хоть и ворчат, да не шибко — счас сторгуются, заплатят да дале поедут.Но только не идет отчего-то на сей раз торговля! Что за незадача?!— Не бойся! — шепчет еле слышно Яков Дуняше. Хоть сам не меньше ее боится!Вдруг слышит голоса вперемежку — персиянские да русские. Да персиянские сызнова! И не далеко уж, а совсем рядом!Чего там персы промеж себя говорят, Яков почти не понимает, да только чует, как Дуняша, услышав их, напряглась вся и задрожала, будто великий холод ее пробрал!И слышит уж Яков голос Николы, что все иные перекрывает.— Защитите, люди русские, — не выдайте басурманам! Христом богом заклинаю!..Да только кто ему поможет в стороне чужой? Коль ему поможешь — себе беду наживешь да товаров и жизни самой через то лишишься! Вон стража подступила — счас бросится ослушников рубить! Их-то, может, одолеешь, коль всем миром броситься, да за ними другие прибегут, коим числа нет!Стоят купцы насупившись. Вздыхают лишь...Кричит, ярится Никола:— Не трожь товар мой, бусурманин, плачено за него! Слушает Яков, дыхание затаив!И слышит вдруг, как зашуршали ковры персиянские, что на возу лежат, да ближе голоса стали! Теперь уж и он разобрал, о чем персы меж собой перекликаются.— Режь веревки, тащи ковры — верно, там беглецы хоронятся!Выходит — это их стража ищет!Шуршат ковры, будто кто лепестки с цветка обрывает!Жуть беглецов берет...Обхватила Дуняша Якова да, будто защиты в нем ища, крепко к нему прижалась, лицом своим в плечо ему ткнувшись! И стало Якову горячо от слез, что на него угольками огненными закапали.Обнял он Дуню да гладить стал, хошь успокоить не мог. Да и как успокоить, когда слышно, как шелестят над головами ковры, что от взоров стражников их скрывают...— Прости меня, друг милый, это во всем я виновата! — всхлипывает-плачет Дуняша. — Думала я себя спасти, да тем лишь тебя погубила! Теперь не жить нам обоим — ждет нас смерть неминучая да страшная!Гладит ее Яков, хоть и сам уж плачет.Чего теперь виниться, коль не дано им ничего поправить... Гладит, плачет да лицо Дуняши сквозь покрывало целует...Так и нашли их, как последний ковер наземь сбросили: в обнимку сидящих, обоих в слезах горючих, что по щекам их текли да, смешавшись, на одежды капали!— Вот они! — вскричали стражники да, схватив, поволокли их наверх.Кинжала, коим Яков во все стороны размахивать стал, никто не испугался — вышибли тот из пальцев его да, навалившись разом, с хрустом костяным загнули руки назад, перехватив в запястьях ремешками кожаными. Да, уронив наземь, приставили к спине копье острое.Лежит Яков в пыли придорожной, шевельнуться не может, лишь голову набок выворачивает.Увидел воз да ковры, подле него брошенные, которые разлетелись по сторонам, будто листья цветные. А чуть дале увидел купца Николу, что весь кровью залитый навзничь лежал, бородой к небу вскинувшись, и вокруг него тоже кровь была, что сохла под жарким солнцем персиянским. А жив ли он али нет, того понять было нельзя — верно, помер!Да еще самым краешком глаза заметил Яков Дуняшу, что стояла меж двумя, вида грозного, стражниками, закутанная в покрывала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78