Мишелю тоже посвист пуль был не внове — наслушался, как нижних чинов в атаку поднимал. Там, когда пулеметы с германских позиций стрекотали, — земля на брустверах окопов от пуль как живая шевелилась. А надобно было из траншей тех вставать, да не после других, а первому, дабы солдат примером своим увлечь! Отчего ноги ватными становились, в глотке сохло и голову из окопа поднять боязно было — казалось, сразу в нее пуля угодит, да не одна, а несколько. Да только надобно было! Шагали офицеры на приступки, вынимали револьверы, да разом, за веру, царя и отечество, троекратно перекрестясь, прыгали наверх. И Мишель среди первых! Выскочит, пули вокруг жужжат, а лечь — не моги! Трусость свою пред нижними чинами выказать не смей!Кто-то тут же, кровью обливаясь, мертвый уже, в окоп сползает, а все одно лечь нельзя.— За мной!.. В атаку!.. Марш-марш!Да вперед первому безоглядно побежать, хоть ноги заплетаются, слушаться не желая! И кажется, что все пулеметы теперь одному тебе в грудь нацелены и вот сейчас, через мгновенье, перережет тебя пулями надвое!— Ур-ра!..Бежит вперед редкая цепь офицеров. Лезут за ними, карабкаются из окопов солдаты, берут винтовки наперевес, скачут вслед!А тех, что припозднились, что испугались, в траншеях присев, унтера в чувство приводят, по мордам кулаками лупцуя да пинками на поле брани выгоняя.— А ну, вперед, сучье отродье! За спинами схорониться хочешь, покуда другие живота не жалеют?! Пшел!..А уж коли вылезли все, то теперь бежать надобно, потому как одна возможность уцелеть осталась — добежать до германца да на штык того насадить.— Ур-ра-а-а!..Так-то бывало! А тут — что!..Только разве Паше-матросу хуже иных — ему свист пулек внове, ему их в своей кочегарке слышать не приходилось, но и он в квартиру полез.Ворвались.Солдаты кого-то с ходу на штык поддели, да им же к стене припечатали, будто жука к листку картона. Паша-матрос дверь в залу высадил, да удачно так, что того, кто за ней был, с ног сшиб и к полу прищемил. А боле в квартире никого и не оказалось!Квартира была богатая — кругом картины, золото, ковры персидские. Часть их была уж в прихожую стащена и в узлы завязана. Злодеи, что в квартире таились, оказались громилами с Хитровки, Это только Мишеля с солдатами и спасло. Кабы таились здесь офицеры — то худо бы им пришлось. А эти хоть и имели при себе револьверы, да не по одному, а пользоваться ими надлежащим образом не умели — палили больше с испугу, чем в цель.Тому, что был дверью прищемлен, Мишель тут же допрос учинил.Спросил:— Кто таков?— Гришка я.— А на квартиру кто навел?..Уверен был Мишель, что кто-то навел, что не просто так они сюда заявились, не случайно. Да и дверь не была взломана.Кто бы это мог быть?.. Уж не дворник ли, коему сюда так идти не хотелось! Он?— Дворник навел? — вновь спросил Мишель.— Ну, чего молчишь, как дохлая медуза? — рявкнул, придвигаясь, Паша-матрос, потянувшись к бандиту своими ручищами.Тот испуганно завертел глазами, втянул голову в плечи.— Счас как вдарю, и душа из тебя вон! — пообещал кочегар.— Ага, он, дворник! — торопливо признался злодей.— Надобно его теперь, покуда он далеко не ушел, словить, — сказал Мишель.Солдаты, понятливо кивнув, побежали из квартиры.Паша-матрос принес с лестницы мертвого мальчонку. Тот безжизненно висел, свесив вниз руки и ноги. За кочегаром шла, будто привязанная к нему, притихшая и испуганная девочка.— Жаль пацаненка-то! — вздохнул кочегар.— А другой где? — спросил Мишель.— Видать, сбег, когда палить начали! — ответил Паша-матрос. — Теперь ищи ветра в поле.Пошарил в кармане бушлата, вытащил кусочек колотого сахара, протянул девочке.— На, покушай.Хотел по голове ее погладить, да та, как он приблизил к ней свою ручищу, испуганно сжалась и заморгала глазками.— Эх!.. Мы-то ладно! — в сердцах сказал кочегар. — А эти-то за что такие муки принимают?Девочка стояла, держа в грязных пальцах кусок облепленного махоркой сахара, облизывала его, с опаской косясь на матроса.И то верно, — подумал Мишель. — На что тогда все эти революции?.. Грош им цена, коли первыми дети страдают! Были" нее родители, были братья, а ныне одна она. И что с ней теперь станется — помрет где-нибудь под забором либо в казенном доме от голодухи и тифа.Девочка облизывала свой кусок сахара, а подле нее, в ногах, лежал ее мертвый брат, что был для нее опорой, а теперь перестал быть...Спас ее Мишель, головой рискуя, выхватив из-под пуль — да только верно ли сделал? Может, не нужно было, может, пускай бы она теперь погибла, чтобы впредь не мучиться?..Скоро вернулись солдаты.— Утек мерзавец, — довольно безразлично сообщили они. — Там дворы проходные, а в какой из них он побег — разве понять! Так что мы далече не пошли.— Ладно, — кивнул Мишель. — Найдите где-нибудь понятых, да и начнем опись...И вновь обернулся к девочке.Та стояла, и не было на ее лице ни страха, ни сожаления. Не было ничего!.. Одна только какая-то совершенно взрослая печаль и усталость. От ее такой еще короткой, но успевшей вместить столько бед и страданий жизни...Что-то с ней станет!..Да и не с ней с одной... Глава XIII Чудна земля персиянская — все там не так, как на Руси, все шиворот-навыворот!Идет Яков Фирлефанцев по старому городу от базара к базару, коих здесь видимо-невидимо, да диву дается, сколь народу здесь торговым делом промышляет. Да торгуют не абы как, не всем подряд, а лишь одним чем-нибудь — на том месте сабли да шатры продают, там — упряжи, там — дрова, да не просто так, не возами, как дома, а чудно — на вес! Дале — решетками торгуют и здесь же их, мехами огонь раздувая, и куют, за ними из глины горшки лепят да в печах обжигают, а из меди, что листами, посуду али шкатулки молоточками выбивают — али что другое, что только ни попросишь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78