У нее было время перевести дух, когда привинчивали крышку, хотя ей беспрестанно приходилось кашлять, так как она боялась, что Чарли не выдержит и нашумит.
К счастью, он полностью владел собой. Ему придавали уверенности раскаты Вериного Кашля, кроме того, слишком уж он сознавал нелепость своего положения, чтобы позволить себе какое-то щекотание в горле. Веру опять стал терзать страх, когда грузчики взялись за гроб и стали сносить его по узкой лестнице. Она стояла, до боли сжав кулачки и живо представляя себе каждый наклон громоздкой ноши, каждый ее удар о стены или перила. О, как горько, хоть и запоздало, она пожалела теперь, что шила куклу наспех! В ее воображении рисовались кошмары: свинцовые грузы вываливаются, катаются по дну и бьются о крышку гроба.
Спустя вечность в дверях появился Пагги. Он усмехнулся и показал большой палец.
— Все отлично. Они ждут тебя.
Вера в один миг напудрила нос и надела свою казацкую шапку, слека набекрень, чтобы видны были ее золотые локоны. Не сказав ни слова Чарли — все еще распростертому под кроватью, вроде любовника во французском фарсе — она вместе с Пагги покинула комнату.
Уже в коридоре она сунула Пагги в руку конверт. В нем было все, что осталось от ее запаса — четыре пятифунтовых бумажки. Он почувствовал шуршание банкнотов, и его глаза увлажнились.
— Тебе не жаль их? —спросил он.
— Дурак.
— Благослови тебя Бог, старушка!
Он проводил ее до машины и поспешил обратно в дом, где, носясь из комнаты в комнату, стал раздвигать занавески и поднимать шторы. Когда он достиг убежища Чарли, у него уже не было времени с ним возиться. Бросив ему: «Вылезай!» — он прогрохотал вниз по лестнице и выбежал из дома, захлопнув за собой дверь.
Джесмин-Коттедж официально опустел на неделю.
Заупокойная служба по Чарли должна была состоя-
ться в церкви святого Иоанна. Это было новое, хорошо натопленное здание, полутемное внутри, так как оконные витражи пропускали мало света. Почти все скамьи были заняты, что еще раз подтверждало популярность Чарли.
Вера, которая вошла, опираясь на руку Пагги, выглядела очень эффектно. На ней было длинное пальто из материала, похожего на черный каракуль, и такая же шапка. Женщины провожали ее сочувствующими взглядами, пока не переводили свои полные печали взоры на гроб, оказавшийся неожиданно длинным для такого маленького человека. На гробе было два венка— один от вдовы, другой от мисс Бэксхер.
В дополнение к службе священник сказал несколько слов о характере покойного; при этом он процитировал Браунинга, начав со строчек:
«Все, что голпе слепцов глухих Понять вовеки не дано »
и закончив следующим:
«Что я всегда скрывал в себе. Чего никто не знал во мне, Лишь это Бог во мне ценил, гончар, создавший сей кувшин»
— Они его переоценивают.— шепнул Пагги Вере, у которой, Пока она слушала, дрожали губы.
В священнике, читавшем стихи, проявился скрытый до этого актер. Он выбрал их, потому что считал Чарли славным малым, со скромными и ненавязчивыми достоинствами, которые легко было не заметить. Хотя необычайное стечение публики сильно ставило под сомнение уместность этих строк, он все-таки не опустил их, ибо был большим поклонником поэзии.
Из органа полились звуки «Траурного марша» Шопена, и кукла опять пустилась в путь, на этот раз- на кладбище.
У могилы было всего несколько человек. С каждой минутой, приближавшей успешное завершение аферы, настроение Пагги становилось все лучше и лучше; но Вере заключительный этап не принес облегчения.
Слушая торжественные слова, она приходила в ужас 01 совершенного ею святотатства. И если Пагги цинично ухмылялся при мысли, что земле предают куклу, «с неколебимой и твердой верой в славное воскресение», го ее мучило жуткое видение восстающей в день
Страшного Суда картонной маски, чтобы с гадкой ухмылкой свидетельствовать против нее.
Желая избавиться от навязчивых угрызений, Вера сжала губы и стала напряженно думать о страховке. Она неподвижно уставилась перед собой, не подозревая, что в тот момент, когда ослабла ее бдительность, один человек подсмотрел выражение ее лица.
В жестком взгляде ее голубых глаз, не содержавшем ни тени сожаления о почившем супруге, он увидел черствость и бессердечие, вызвавшие у него крайнюю неприязнь. Поскольку брак, в котором состоял он сам, был безупречен, у него были очень возвышенные представления о том, что необходимо для счастливого супружества. Он считал, что, если в семье отсутствуют любовь и дружба, то мужчина становится всего лишь источником пропитания, и тогда последнему гораздо разумнее и экономнее просто нанять домработницу.
Он всегда был склонен причислять Веру к паразитическому типу людей, частью оттого, что на его отношение к блотдинкам оказала большое влияние Анита Лус *, частью — из-за симпатии к Чарли, с которым он чувствовал родство души.
* Анита Лус (1893 — 1981) — американская писательница, драматург, сценаристка Ее перу принадлежит сатирический роман «Джентльмены предпочитают блондинок», (1925), где изобра^гена «пустоголовая» блондинка, рыщущая в поисках мужа.
Вплоть до того момента, когда гроб опустили в могилу, Вера понятия не имела, что вызвала у этого человека враждебность. Она изобразила подобающие минуте сдавленные рыдания и отвернулась, прижав ко рту кружевной платок.
И тут она встретилась глазами с пронизывающим взглядом того, кого у тее были все основания бояться.
Это был Уильям Эйкорн — страховой агент.
Глава XI
Что-нибудь на память
От других скорбевших по Чарли Бэкстеру безвестных женщин мисс Белсон отличалась тем, что первая заподозрила неладное в Джесмин-Коттедже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65