По-моему, это место подавляет мое либидо.
Она обеспокоенно посмотрела на него.
– Ты серьезно?
– Да. Я больше не чувствую, что мне это нравится.
– Ты уверен? – спросила она, ставя кружку на стол.
– Совершенно.
Лиза задумалась.
– Ну... они не в состоянии сотворить подобное с нами.
– Верно.
– Нет, неверно. – Она положила руку ему на плечо. – Почему бы нам не пойти... не вернуться в постель?
– Не уверен, что у меня все получится, как надо.
– Ты будешь великолепен, Сэм, поверь.
– Что ж... хорошо. – Он встал, и они вернулись в спальню. Холлис взглянул на икону, которая теперь висела над двуспальной кроватью. – Разве это подходящее место для религиозной живописи? – спросил он.
– Ода.
– Ну, если ты так утверждаешь... – Он взглянул на кровать. Они оба в нерешительности стояли возле нее, чувствуя себя неловко, как будто это происходило с ними впервые. Лиза скинула халат и ночную рубашку. Яркие оранжевые блики от решетки обогревателя играли на ее белой коже.
Холлис разделся, и они обнялись. Он целовал ее губы, грудь, встав на колени, кончиком языка лаская ее живот, опускаясь все ниже и ниже...
– О... Боже... – Она тоже опустилась на колени рядом с ним, и они начали нежно ласкать друг друга.
– Ты в полном порядке, Сэм, – простонала Лиза. – Ты обманным путем выманил меня из одежды!
– Не я.
Он взял ее на руки и положил на постель. Она привлекла его к себе и обняла изо всех сил.
– Сэм... – шептала она... – Какая же я была дура... вот что мне было нужно, а я... мне была нужна твоя любовь!
– Это все, что нам здесь осталось, Лиза.
– Сэм, я хочу жить! Нам надо побольше бывать вместе... слишком быстро все кончается...
– Да, это случится очень быстро. Я люблю тебя, Лиза. Помни это.
Они двигались медленно, не спеша, как люди, знающие, что в их распоряжении много часов, но не так уж много дней. Так солдат, получивший отпуск с войны, измеряет время минутами, и каждую такую минуту хочет прожить так, чтобы запомнить и сохранить в своей памяти. Они долго ласкали друг друга и оба достигли вершины блаженства.
Потом они оба лежали, слушая тишину.
– Это наша победа, – прошептала она, прижимаясь к нему.
* * *
Они совершали пробежку трусцой по главной дороге, приветливо улыбаясь пробегавшим мимо обитателям лагеря.
– Какая тут дружественная обстановка, – заметила Лиза, переводя дыхание. – Прямо как субботним утром в Си Клифф. Но где же женщины?
– Думаю, что русские женщины не бегают, – ответил Сэм.
– Верно. Я ни разу не встречала в Москве женщин, бегающих по утрам.
Они свернули с дороги и несколько сотен метров решили пройти пешком.
– Куда мы направляемся? – спросила Лиза.
– Хочу заглянуть к Бурову домой.
– Иди туда без меня. Я не пойду домой к этому человеку.
– Он просил нас к нему заглянуть.
– Меня это совершенно не волнует. Ты что, не понимаешь? Тогда постарайся, пожалуйста, поставить себя на мое место. Ты хочешь, чтобы он на меня пялился? Он и так торчал тогда в камере, когда меня обыскивали.
– Я понимаю тебя, – кивнул Холлис. – Я скажу ему, что ты неважно себя чувствуешь.
– Зачем тебе вообще понадобилось туда идти?
– Это моя работа. Я все должен увидеть.
– Но зачем?
– Точно не знаю, но не хочу оказаться неподготовленным, что бы здесь ни произошло.
– Ладно, – согласилась Лиза. – Иду с тобой. Я тоже не хочу оставаться неподготовленной.
Они остановились у железной ограды, окружавшей дом Бурова. К ним тут же подошли двое пограничников.
– Убирайтесь! – приказал один из них. – Вон!
– У нас назначена встреча с полковником Буровым, – по-русски сказал Сэм. – Я – полковник Холлис.
– Вы новые американцы, прибывшие сюда?
– Совершенно верно.
Охранник смерил его свирепым взглядом, повернулся и подошел к караулке, откуда позвонил по телефону. Затем он сделал Холлису с Лизой знак, и они прошли через ворота, Сэм старался внимательно все рассмотреть. К караульному помещению примыкала огромная псарня из проволочной сетки, за которой, грозно рыча, носились немецкие овчарки. Дача Бурова представляла собой двухэтажный деревянный коттедж. Рядом с домом под навесом стоял «понтиак Транс Ам». Холлис подошел к двери и постучал.
Дверь отворил пограничник и пропустил их внутрь. Они вошли в просторную прихожую, где стоял стол для дежурного.
Охранник повел их через большую красивую гостиную в кабинет Бурова.
– Доброе утро, – поздоровался он.
Холлис, не обращая внимания на приветствие, осматривался вокруг. Мебель советского производства 30-х годов – массивная, полированная. На стенах – огромные картины с изображением счастливой советской действительности.
– Не хватает только портрета Сталина, – заметил Холлис. – Вы ведь сталинист, Буров?
– Мы не употребляем этого выражения, – сказал он. – Но, безусловно, меня восхищал этот человек и его методы. Садитесь, пожалуйста. – Буров указал им на кресла у русской печи, выложенной фарфоровыми изразцами, сделал знак охраннику, тот вышел.
– Если бы мне пришлось оценивать ваш вкус, полковник, то я сказала бы, что он у вас есть, – проговорила Лиза.
Буров недоверчиво улыбнулся. Лиза рассматривала картину, изображавшую колхозников, убирающих пшеницу: красивые и сильные мужчины и женщины со счастливыми улыбающимися лицами.
– Я ничего подобного ни разу не встречала в сельской местности и подозреваю, что художник тоже, – заметила Лиза.
– Это то, что мы называем идеалом, – произнес Буров, усаживаясь напротив них на диван, отделанный в тон креслам. – Ну, как поживаете?
– Мы находимся в тюрьме, – ответил Холлис. – Так как, вы думаете, мы можем поживать?
– Вы не в тюрьме, – резко возразил Буров.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141