А наш капитан, посмотрев ему вслед, облегченно вздохнул и рванул поводья, чтобы поскорее убраться восвояси.
По дороге домой у него было довольно времени, чтобы поразмыслить об этом странном краснокожем.
То, что от индейца ничего хорошего ждать не приходиться, было ясно, как божий день. Но где и когда грянет гром, и как предотвратить беду, этого он не знал. О том, чтобы известить Маклеллана, агента правительства, не могло быть и речи. От Маклеллана до полковника Хокинса добрых двести миль, и покуда тревожная весть дойдет до него, - размышлял капитан, - нас тут всех прихлопнут и освежуют. Благодарение Богу, что хоть мои до сих пор целы. С другой стороны, если бы краснокожие задумали нас прикончить, разве бы они отдали нам дитя? Нет, наверняка, нет.
К такому заключению пришел капитан Коупленд и, как мы скоро узнаем, оказался совершенно прав. Несмотря на то, что мысль о капитане Маклеллане еще какое-то время не оставляла его, как только он прибыл домой, голос жены отвлек его от тревожных сомнений и склонил к более разумному, хотя и менее патриотическому решению: терпеливо ожидать дальнейших событий. А то обстоятельство, что индейцы сдержали слово и вскоре прислали тяжелый узел с фланелью, детской одеждой из калико и туфельками, немало способствовало его успокоению.
В последующие дни наш капитан вошел в колею своей обычной жизни и не терзался никакими опасениями. В конце концов, недавние события не такая уж редкость в здешних местах. Да и недосуг ему ломать голову, когда дома мал-мала меньше, а в поле и на подворье полно работы, да еще и гостям прислуживать надо. Через несколько недель он испытал новое облегчение, узнав, что гроза хоть и разразилась, но, по счастью, снесла головы не его согражданам, а краснокожим из племени чокто, которые живут близ Миссисипи, - это они подверглись нападению племенного союза криков. Дочитав газетное сообщение, капитан даже повеселел:
- Пусть себе краснокожие ломают друг другу шеи! Тем меньше будет работы нам.
К его огорчению, центральное правительство придерживалось на подобные вещи иных взглядов и приложило немало усилий к замирению обоих племен.
Наш капитан по-прежнему торговал ромом и виски, прибирал к рукам шкуры бобров и оленей. А в дальнейшей его жизни, кроме ежегодного прибавления семейства, ничего примечательного не происходило.
С тех пор миновало почти семь лет. Обе придорожные хижины-клетушки превратились за это время в довольно вместительный дом, из коего открывался чудесный вид на пышную зелень убегающей за горизонт долины Кусы. Берега ее успели покрыться аккуратными штрихами цветущих плантаций, от всей картины веяло покоем и благоденствием, а капитан со временем стал в своей округе значительной персоной.
Погожим летним вечером он сидел за ужином в компании гостей и домочадцев: собрались, если судить по обилию блюд, по какому-то торжественному случаю. На столе уместился весь набор местных деликатесов, которыми, однако, не побрезговал бы и настоящий гурман. Дикие индейки, медвежьи окорока, фазаны, перепелки, филе из оленины, разнообразная выпечка и варенье, - от всего этого просто глаза разбегались.
Во главе стола сидел худощавый молодой человек. Бледное лицо и глаза, горящие восторгом благочестия, выдавали в нем методистского проповедника, который не щадил своих сил на распространение евангелистских истин и на учительство как в религиозном, так и в светском смысле этого слова. За два года своей миссии этот неистовый поборник веры провел по четыре месяца в каждом из трех главных племен криков. Свой долг он считал исполненным и был готов благословить своих соседей и сограждан, а затем навсегда покинуть индейское поселение Куса.
Рядом с ним сидела девочка, которая в ту далекую зиму столь необычным образом вошла в семейство капитана. Ее детские черты отличались какой-то особенной нежностью и несомненным благородством, а глаза - удивительной смышленостью. Они грустно смотрели на проповедника и, казалось, не могли оторваться от его изможденного чахоточного лица. И сам он был очарован милым созданием и увлечен беседой с девочкой больше, чем яствами. Уже не раз порывался он произнести речь, но Джон Коупленд все время почему-то перебивал его. Вероятно, у капитана что-то было на уме. Наконец, он сделал девочке знак, и она вместе с подружкой покинула комнату.
- Вы, я вижу, и слышать не желаете о моем предложении, капитан, начал проповедник. - Не могу выразить, как тронуло мое сердце это бедное создание. Вот уже четыре месяца, с тех пор как она стала посещать мою школу, меня мучит судьба ребенка. Расстаться с ней будет для меня поистине тяжелым испытанием. Я бы хотел взять на себя заботу о девочке.
- Все верно, - согласился капитан, - но индеец-то каждый год аккуратно переправляет меха за ее содержание, да и одежонку присылает. Вы же видели, платье на ней не из худших. Он, конечно, краснокожий, но над его собственностью я не властен.
- И больше вы ничего не слыхали о нем?
- Я видел его дважды, - сказал капитан тоном, по которому можно было понять, что это для него не самая приятная тема. - И всякий раз он был закутан в свое синее одеяло. В третий раз я видел его лицо. Правда, издалека, и упаси меня Бог от таких встреч. Эх, если бы не бабье любопытство... - продолжал он, выразительно взглянув на жену. - Я собирался в верховья, к полковнику Хокинсу, поговорить о девочке, а может, и дать объявление в газетах. Но какой бы дорогой я не поехал: вниз ли к Нью-Орлеану, вверх ли к Нашвиллу, - а о моих планах не знала ни одна душа, кроме супруги, - краснокожий уже подстерегал меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81