У моего брата довольно врагов, нет нужды делать своим врагом еще и Великого Духа.
- Ну уж с ним-то мы как-нибудь справимся, - захохотал пират.
- Мой брат давно пытался обмануть глаза мико, но Великий Дух вернул ему ясность взгляда, чтобы уберечь народ от того, кто глумится над останками его предков. Смотри, - сказал он, указав рукой на двурогий месяц, - этот Большой свет осеняет и берега Натчеза, и деревни бледнолицых. Но не вождь Соленого моря и не мико окони зажег его. Это огонь Великого Духа. А там, - он посмотрел в сторону шелестящих на ветру пальметто, - ты услышишь дыхание предков мико. В лесах, где он родился, их гневный голос слышен в завывании бури. И то и другое идет от губ Великого Духа, ветры - его вестники, их посылают уста моих далеких предков. Великий Дух наделил мико красной кожей, а его врагов - белой. Он дал им два несхожих языка, и понять друг друга они не могут. Но Великий Дух понимает всех: и краснокожих, и бледнолицых. Они шепчут ему свои молитвы, подобно тому, как шелестит прибрежный тростник или шумит листва дубов там, где мико оставил могилы предков. Мико окони читал вашу Книгу жизни, он выучил буквы, уже когда был взрослым воином. Тогда-то он и понял, что преграду между краснокожими и бледнолицыми возвели их мертвые друзья - буквы. Но и эта книга говорит то, что ему известно от предков, - Великий Дух, Великий Отец - жив. Слушай дальше! Когда мико был послан своим народом к Большому Отцу бледнолицых и вместе с другими вождями заходил в деревни, где бледнолицые почитали Великого Духа в огромных вигвамах совета, он увидел, что у них добрые лица, и они принимают его как брата. У Токеа был разговор с Большим Отцом. Смотри, вот что он получил от него. - Мико показал пирату серебряную медаль с изображением Вашингтона. - И тогда мико спросил у Большого Отца, а тот был отважным воином и мудрым отцом, верит ли он в Великого Духа своей книги, вождь бледнолицых сказал, что верит и это тот самый Великий Дух, которого почитают краснокожие. Таковы были слова самого могущественного и справедливого из бледнолицых. Когда мико вернулся в свой вигвам, солнце уже садилось, и душа мико помнила слова Большого Отца, глаза его были широко раскрыты. Но как только он вернулся в леса своего племени, увидел, что бледнолицые, жившие рядом, смотрели хмуро, в их глазах не было света Великого Духа. Токеа знает: тот, кто не поклоняется Великому Духу, не может быть добрым человеком. А мой брат насмехается над Великим Духом и над блаженством предков на вечных лугах. Какой же он друг окони, если хочет отнять у них единственную светлую тропу? Он хочет стать другом мико, который не выдержал бы ноши, если бы его не манили умершие предки? Уходи! - с отвращением закончил мико, повернувшись спиной к пирату.
- Спокойной ночи! - зевая, сказал Лафит. - В вас погиб методистский проповедник.
Он направился к вигваму совета, где останавливался на время своего пребывания у индейцев.
Токеа повернул к своей хижине. Никто не развеял песней его мрачных стариковских дум. Кругом стояла мертвая тишина, лишь перекличка часовых, выставленных у жилища пират и на берегу, указывала на присутствие живых существ.
15
- Капитан! Индейцы что-то чересчур оживились, - доложил лейтенант, переступив порог вигвама.
- А точнее?
- Носятся и прыгают, будто в них бес вселился. Таскают какие-то пожитки, еду, оружие. Вся деревня на ногах.
Пират поднялся и начал быстро одеваться.
- Постарайтесь собрать более подробные сведения. А я тем временем загляну к старику. Обнаружите что-нибудь подозрительное - действуйте, как договорились.
- Да, капитан. Но осмелюсь поделиться...
- Ну, что там еще? Выкладывайте.
- Нам идет в руки недурная добыча.
- Знаю.
- Промедление...
- Имеет свои причины.
- Ясно, капитан.
Лейтенант кивнул и вышел. Лафит вскоре тоже покинул вигвам и направился к мико. Тот неподвижно сидел у входа в свою хижину, лицом к реке. Увидев пирата, он, казалось, потерял самообладание. А тот приветствовал его еще более громко, чем в час прибытия.
Старик не мог скрыть своего беспокойства, а при его всегдашней невозмутимости это особенно бросалось в глаза. Мико вдруг вскочил на ноги и, вытянув шею, начал к чему-то прислушиваться.
Вскоре деревня огласилась протяжным радостным криком, нарастающим от вигвама к вигваму. Это был какой-то невообразимый хор, вобравший в себя голоса всех индейцев от мала до велика. Деревня натурально заходила ходуном. Из-за каждого кустика, каждого бугорка, из каждой хижины, как безумные, выскакивали мужчины, женщины, дети, и все они неслись к вигваму совета. Даже присутствие мико не могло умерить их прыть.
Дело в том, что на другом берегу Натчеза появилось три десятка конных индейцев. Иные уже въехали в воду, вероятно, в поисках брода. Река в этом месте достигала примерно пятисот футов в ширину, да и глубина была порядочная. Однако это нимало не смущало отважных всадников.
Пират, скрежеща зубами, поспешил к берегу. Лицо его было перекошено от ярости.
- Десяток бы добрых карабинов! - бросил он лейтенанту.
- Прошу прощения, капитан. Это не окони, это каманчи, бешеные каманчи. Уж я-то насмотрелся на них в мексиканских переделках.
Небольшая группа всадников была уже в заливчике возле каноэ. А самый первый приближался к окони, столпившимся у вигвама совета.
Мико выступил вперед, вытянув правую руку.
- Большой вождь каманчей и пауни - желанный гость окони, торжественно произнес он.
Молодой индеец остановился и почтительно склонив голову, выслушал его слова. Затем спрыгнул с коня и протянул старику открытую ладонь правой руки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81