А когда подошел совсем близко, еще раз поклонился старику и, взяв его руку, возложил ее себе на голову.
Трудно вообразить себе две более несхожие фигуры: высокий, напоминающий свилеватый ствол огромного дерева мико, застывший в своем молчаливом величии, и живой, открытый, играющий мускулами юного тела, вождь каманчей. Его голову украшал живописный убор из перьев и звериного меха, выпуклый лоб и все его чуть отливающее медью лицо словно бы стыдились грубой воинственной мазни, которой индейцы так любят покрывать кожу. Выразительные, сверкающие темным блеском глаза и благородный римский нос как нельзя более соответствовали его мужественной фигуре, сила которой удачно подчеркивалась всем его нарядом и вооружением.
Грудь его охвачена лисьим мехом, со спины свешивалась шкура ягуара. Он являл собою великолепный образец мужской красоты, расцветшей в вольных саваннах Мексики, в лоне великого племени, не признающего над собой никаких господ, кроме Великого Духа. Кинжал с рукоятью из чистого золота, небольшой карабин и длинное девятифутовое копье с кистью из конского волоса составляли его вооружение.
Подобным же образом были вооружены и одеты еще четыре воина. Все остальные принадлежали к одной из ветвей племени пауни. Их можно было бы назвать бритоголовыми, если бы не торчал на макушке пук волос, тщательно заплетенных в короткую косицу. Плечи их покрывали дубленые выворотки бизоньих шкур. Седлом также служила шкура бизона. На каждом был пояс шириной в ладонь с лоскутком ткани и мокасины. Добрая половина из них могла похвастаться огнестрельным оружием - мушкетами и карабинами. Но копья, боевые ножи и томагавки были у всех.
- Мой брат - желанный гость! - повторил мико. - Помнит ли могущественный Эль Золь слова, которые Токеа передал ему через своего гонца?
- У него открытые уши и широкое сердце. Обращена ли речь Великого мико только к Эль Золю, или она может быть услышана всеми каманчи и пауни?
- Вожди и воины каманчи и пауни - желанные гости в вигвамах окони, братья окони.
После этих слов Эль Золь, четверо каманчей и столько же пауни спрыгнули с коней и вслед за Токеа направились в вигвам совета.
А на берегу же, опершись на руки, лежали четыре пирата. Капитан и лейтенант расхаживали взад и вперед. Если не считать нескольких быстрых взглядов в сторону индейцев, ничто не выдавало их особого интереса к происходящему в деревне.
Прошло, должно быть, не менее часа, когда на пороге вигвама возникла фигура мико. Он двинулся к берегу, и шаг его был непривычно поспешен. Завидев старика, пират остановился.
- Вожди краснокожих воинов, - сказал мико, - пришли в вигвам, который Токеа отвел своему брату. Они держат совет, не хочет ли вождь Соленого моря послушать их речи?
Пират кивнул, и оба они сквозь молчаливую толпу индейцев проследовали к вигваму. Пирату было указано место среди индейцев. После чего воцарилось полное безмолвие. Наконец мико счел приличным нарушить его:
- Вождь Соленого моря! Деревья дважды сбрасывали листву и дважды одевались ею по воле Великого Духа с тех пор, как Токеа со своими воинами начал охотиться на потребу Лафиту, а скво - выращивать для него зерно.
- Все же оплачено! Если мы задолжали, говори прямо.
Индейцы сидели, как окаменевшие. Лишь Эль Золь поднял голову и пристально посмотрел на Лафита.
- Мико окони, - ледяным тоном продолжал Токеа, - больше не может охотиться для Лафита и его людей. Отныне у них с краснокожими разные тропы.
- Короче говоря, - перебил пират, - вы разрываете узы братства с Лафитом. Может ли он поинтересоваться причинами?
- Смотри, - сказал мико, подымаясь с места и указывая на раскинувшееся за окном хлопковое дерево, - семь лет миновало с той поры, как это дерево пробило почву. Оно было таким хрупким и маленьким, что не устояло бы и перед птичьим клювом. Но вот оно выросло, и десяток мужчин не вырвут его из земли, оно раздавит их своей тяжестью. Вождь Соленого моря никогда не будет охотником, он тянет свою руку к тому, что ему не принадлежит. Его тяга к чужому добру разрослась, как это дерево, и давит собой все другие желания. Ему не дано довольствоваться малым.
По лицу пирата скользнула язвительная улыбка, но он быстро спохватился.
- Мико, - продолжал индеец, - лишь повторил то, о чем говорят друзья и враги Лафита. Смотри, - он вытащил из-за пояса прокламацию и развернул ее перед пиратом. - Отец бледнолицых обещал много долларов за его скальп. Он назвал его вором.
Пират слушал его с непроницаемым лицом дипломата.
- Так значит, этот жалкий клочок бумаги и есть причина вашей обличительной тирады? - Тут он презрительно усмехнулся. - Какие-то несчастные пятьсот долларов! И вы клюнули? Так здесь их тысяча, десять тысяч!
Индеец почувствовал себя оскорбленным.
- Лафит, - сказал он, - в вигваме мико окони он может спать спокойно. Окони бедны, все их богатство - оружие, с которым они ходят на охоту, им не нужны сокровища Лафита. Да и он мало что найдет у окони. Но их тропы должны разойтись.
- А я-то думал, - хладнокровно отвечал пират, - что Токеа такой человек, который не забывает зол, причиненных ему бледнолицыми. Теперь я вижу свою ошибку. Клочок бумаги заставил его предать недавнего друга. Он не мужчина.
В глазах Токеа вспыхнул было огонь, но он мгновенно взял себя в руки и с удивительным спокойствием обнажил свою грудь со страшными следами, оставленными саблями и штыками американцев.
- У Токеа, - быстро и чуть сдавленно вымолвил он, - больше ран, чем у вождя Соленого моря пальцев на руках и ногах. Он смеется над словами Лафита.
- Отчего же вы тогда испугались какой-то прокламации?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81