Эдуар не видел Мари-Шарлотт уже несколько лет и запомнил ее несносной девчонкой со взглядом исподлобья.
– Как ты здесь очутилась? – еще издали спросил он ее.
Девчонка подошла к нему – настоящий котенок, милая, приветливая.
Они поцеловались. Мари-Шарлотт объяснила кузену, что Розина решила взять ее с собой на стройку, чтобы сменить обстановку. Наслышанный о ее проказах, Эдуар спросил, указывая на жандарма:
– У тебя проблемы?
– Расскажу, когда они уедут!
Эдуар подошел поцеловать бабку. Рашель хотела придать своему лицу безучастное выражение, но все же на нем явственно читалась враждебность. Присутствие маленькой дурехи портило ей жизнь. Старуха надеялась, что девчонка сбежала, но, увидев ее вместе с жандармами, поняла, что несчастья еще посыплются на нее и Розину.
Молодой жандарм отдал честь Эдуару.
– Я Эдуар Бланвен, сын хозяйки дома, – представился тот, показывая на вагончик. – Что-нибудь случилось?
Парень, не отвечая, покачал головой, снял кепи и вытер его изнутри носовым платком.
Эдуар опустился на колени перед старухой.
– Ты не очень-то хорошо выглядишь, ба!
– А тебе разве приходилось видеть старые развалины, которые хорошо выглядят?
Рашель скорчила гримасу и показала в сторону Мари-Шарлотт: присутствие девчонки бесило ее.
Розина вылезла из полицейской машины, раскрасневшаяся, в прекрасном расположении духа. Она получила райское наслаждение, услышав протестующие вопли мэра, за которыми последовала внезапная тишина когда бригадир рассказал о носовом платке. Ниволя жалобно заикался, пока в нем вновь не победил грубиян с хлыстом. Он что-то орал о заговоре, о клевете, клялся, что не позволит обвести себя вокруг пальца, что он еще всем задаст перца! Советовал бригадиру подумать о своей карьере, потому что на этом деле тот сломает себе шею! Он с симпатией относится к жандарму, и ему будет до слез жаль его, если тот сгорит из-за этой низости. В конце концов мэр попросил жандарма держать язык за зубами, пока они не переговорят.
Вскорости жандармы уехали. Еще во время телефонного разговора Розина как могла приласкала бригадира – необходимые авансы для завтрашней встречи.
Теперь же Бланвен не могла сдержать восхищения перед смелостью и хладнокровием Мари-Шарлотт. Подойдя к троице, Розина расцеловала сына.
– Снимаю шляпу! – бросила она девчонке. – Ты далеко пойдешь! Историю с носовым платком ты продумала заранее?
– А ты как считаешь, тетенька? И остановку в бистро тоже. Этот подонок с самого начала не внушал мне доверия, я была уверена, что он попытается надуть нас.
– Вы мне расскажете, в чем тут дело, или хотите, чтобы я умер в неведении? – не выдержал Эдуар.
Мать, взяв сына под руку, увлекла его подальше, на стройку, что вызвало у Рашели ярость.
– Низкое ей спасибо! – бросила им старуха. – Я для вас – пустое место, и мне все на хрен надоело! Отправьте меня в приют, вашу мать, там я хоть вздохну!
Мари-Шарлотт наклонилась над ухом Рашели. Ухо было белым, ухо мертвеца, в которое уже не поступала кровь, и оно разлагалось изнутри.
– Заткнись, старая карга, или я тебе в хайло засуну свеклу, не очистив ее от земли!
Придя в ужас от такого обращения, Рашель замолчала и посмотрела на девчонку.
– Не стоит корчить такие рожи, старая перечница, – продолжала Мари-Шарлотт, – только попробуй позвать на помощь свою толстожопую доченьку и ее раздолбая-сыночка – дорого за это заплатишь! Ты уже в таком возрасте, когда, если не подохла, надо научиться затыкаться; коли уж собираешься отбросить копыта, то не затягивай. Так я считаю, а я способная девочка!
Присев на землю рядом с вольтеровским креслом, Мари-Шарлотт стала играть подобранными камешками. Собственно говоря, ее монолог не был адресован Рашели – это был поток сознания, девчонка давала выход всей скопившейся в ней ненависти.
– От тебя воняет, – продолжала она. – С этой вонью бесполезно бороться. Даже если вымыть твои кости в лучшем стиральном порошке, все равно ты будешь вонять. Несет не от твоего мяса, а от твоего возраста. Со стариками все кончено, им не на что надеяться; если я не сдохну раньше, то в тридцать лет я покончу жизнь самоубийством, после тридцати мне ничего не светит. Стоит ли быть способной, чтобы жить дольше других?
Увидев возвращающихся мать и сына, Мари-Шарлотт перестала бубнить. Эдуар, казалось, был в ярости: впервые в жизни он назвал Розину сводней.
– Использовать развратную девчонку, чтобы не платить за собственную глупость, – это непостижимо! Теперь посмотришь, как пойдут дела: ты выпустила джинна из бутылки!
Шокированный поступком Розины, Бланвен представлял себе мать в тюремной камере, где витала похоть, говорящей на жаргоне уголовников, ее жирный смех, вызванный грубыми намеками, и – кто знает? – может быть, предающейся лесбийским утехам с сокамерницей, пока спят дети.
«Моя мать – шлюха! В ней нет ни капли нравственности!»
А сам-то кем он был? Разве он не покупал автомобили более чем сомнительного происхождения, не перекрашивал их? Разве далек он был от того, чтобы стать заурядным вором? Если бы он не сохранил свою страсть к переднеприводным моделям, не был бы так влюблен в технику, хорош бы он сейчас был!
Розина же пребывала в сомнениях. Растерянность Дьедонне Ниволя успокаивала ее, но она опасалась, как бы излишнее усердие бригадира – а если он еще посоветуется со своим начальством! – не вызвало необратимого развития событий, могущих привести к скандальному судебному процессу, из-за чего ей придется уехать отсюда.
– Твоя шлюха-племянница – настоящая гадюка, стоит только посмотреть в ее глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116