Эти государства не могли соперничать с нормальными нациями и постоянно находились под бдительным оком своего мощного сюзерена. Европа терпела их как фольклорную редкость или ради каких-то банковских выгод.
Гертруда показала Эдуару фотографии, бережно хранившиеся в большом альбоме из бархата гранатового цвета: дворец Токор с его висячими садами; великие события из жизни князя Отгона – коронование, свадьба, прием иностранных суверенов. На многих снимках фигурировал герцог Гролофф в придворном мундире, он всегда держался рядом с князем, но, несмотря на многочисленные награды и придворное шитье, он неизменно выглядел как бдительный слуга.
Гертруда была прекрасна, просто восхитительна в своих воздушных платьях, она буквально светилась от переполнявшего ее счастья! Незаметен был даже ее маленький рост, настолько величественно она держалась. Княгиня, казалось, была повсюду, мягкая и властная, ненавязчиво следившая за всем, что творится вокруг. Эта женщина была воплощением гармонии, и для того, кто умел читать по фотографиям, становилось ясно: любовь к мужу составляла стержень ее жизни. Судьба Гертруды была романтической, как и у многих ее знаменитых предшественниц. Очарование и счастье окружали Гертруду в таких количествах, что становилось понятно: долго так не протянется.
Мидинеткам с чувствительным сердцем хорошо известно: участь принцесс незавидна, их счастье длится недолго. Судьба представляет им счет за все те милости, которыми она же и осыпала их.
* * *
Старый Вальтер вел «роллс-ройс» мягко и медленно, как шофер Елизаветы Второй, что раздражало Эдуара. Он охотно сел бы сам за руль, но в присутствии бабушки это было невозможно.
На сей раз Гролоффа не пригласили последовать за княгиней, и тот огорчился. Гертруда и Эдуар сидели на широком кожаном сиденье. Старуха продела свое узкое запястье в бархатную петлю подлокотника, а другой рукой гладила трещины и шрамы, украсившие ладонь ее внука в результате тяжелой работы.
– Забавно, как всех Скобосов влечет к технике, – сказала Гертруда. – У них были редчайшие драгоценности, но они обменяли бы их на какой-нибудь мотор.
– Техника волнует не только князей, – отозвался Эдуар. – Представьте себе, что мотор похож на жизнь, от этой жизни можно добиться максимальной отдачи, но ни один врач не в состоянии проделать ничего подобного с человеческим телом!
– Твой дед говорил мне почти те же слова, – сказала княгиня.
Эдуар рискнул задать вопрос, мучивший его с самого приезда в замок.
– Мой отец был влюблен в мотоциклы?
– Увы! – вздохнула Гертруда.
– Кажется, у него были мотоциклы фирмы «харлей-дэвидсон». Но я не видел их в пристройках замка.
– Потому что я приказала похоронить их, – спокойно ответила бабка. – Они убили его, и я не хотела, чтобы они стали причиной смерти других людей.
– Какая жалость!
– Еще жальче было, когда погиб Сигизмонд, мальчик мой.
Эдуар подумал, что, видимо, Гертруда должна ненавидеть эти железные чудовища, отнявшие у нее сына.
– Мне говорили, у него было четыре мотоцикла?
– Минус тот, который умер вместе с ним.
– Три «харлей-дэвидсона» зарыты в землю! – произнес вслух Эдуар, будто хотел яснее представить себе размер ущерба. – Их похоронил Вальтер?
– Нет, я хотела, чтобы их закопали поглубже, и вызвала экскаватор.
Бланвен не решился даже подумать, во что превратилось это чудо техники после двадцати лет пребывания под землей. При слове «экскаватор» он вспомнил о стройке. Там Мари-Шарлотт похоронила не мотоциклы, а человека! Что будет с Розиной, если труп таксиста обнаружат? А его обязательно найдут, потому что юная негодяйка не удержится, чтобы не похвастаться своим подвигом перед дружками.
Девчонка внушала Эдуару ужас, но он не сердился на нее. Ее преступления перешли любую меру, любую логику. Бланвен представил себе маленькую фурию, до смерти забившую ба ее же собственной собачонкой: в тот момент ее захлестнула жажда убийства. Эдуар думал, что человека в подобном состоянии нужно навечно изолировать от общества, – а может быть, усыпить?
Разрешается ли это в таких случаях? Мари-Шарлотт, подталкиваемая черными силами зла, и дальше будет пытаться утолить свой инстинкт убийства, тем более сейчас, когда она уже переступила черту. И то, как она спихнула с моста Банана, доказывало это.
– О чем ты думаешь, дитя мое? – в тревоге спросила Гертруда.
– Наши мысли слишком быстро несутся – слова не успевают за ними, – заявил Эдуар.
И он поднес руку княгини к своим губам. Эдуар обожал целовать кончики ее холодных пальцев: неосознанный порыв заставлял его согревать старую женщину. Бланвен понимал, чем стал для Гертруды – оправданием ее старости.
На кладбище чирикали птицы. Над неподвижным озером плавало солнце, берег растворялся в легкой дымке.
Крохотная и отважная, неукротимая княгиня в черных одеждах решительным шагом шла к «своей» могиле. Седые волосы выбивались из-под вуали, покрывавшей голову. Туфли без каблуков стучали по земле. Запах увядших цветов и меда смешивался с духами Гертруды. Разочарование – вот как можно было назвать этот запах.
Она остановилась перед могилой из черного мрамора, без украшений и скульптур, на которой большими позолоченными буквами было выведено:
СИГИЗМОНД II
Князь Черногории
1937–1972
Под надписью в мрамор была вделана фотография князя в светлой форме с эполетами. Эдуар был поражен своим сходством с князем, особенно заметным на этом портрете.
У прямо смотревшего в объектив Сигизмонда был недоверчивый вид и, в то же время он будто бросал вызов. В его глазах читались скука и поддразнивание, и, может быть, – но для этого надо было тщательнее всмотреться в его взгляд – неосознанный, непреодолимый страх.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116