На старике был черный костюм старомодного покроя, целлулоидный воротничок и жемчужно-серый галстук; нелепый белый платочек с кружевами красовался у него на груди.
При письме он пользовался очками, но снял их, увидев посетителя.
Эдуар склонился в поклоне, подозревая, что именно этого требуют правила приличия, принятые в замке.
– Монсеньор…
И застыл в ожидании, что герцог пригласит его подойти поближе. Тот указал Эдуару стул напротив.
– Я ровным счетом ничего не понял из рассказа Вальтера, – еле слышным голосом заявил камергер. – Извольте объясниться.
От волнения Бланвен задыхался, ему было стыдно. «Черт побери, да ведь я сын князя, так твою и разэтак!»
Он уселся и посмотрел на своего собеседника со спокойной уверенностью.
– Прежде всего, монсеньор, я хотел бы сказать вам, что мой шаг, несмотря на всю его необычность, является совершенно бескорыстным.
Эдуар никогда так не изъяснялся и сам удивился своей напыщенности. Где он вычитал подобное? Крепко сжатые руки герцога Гролоффа лежали на листках бумаги, а кончиками пальцев он поигрывал оправой своих очков.
– Да будет ли мне позволено узнать, монсеньор, с какого времени вы проживаете в замке? От вашего ответа многое зависит.
– Я живу в Версуа с тех пор, как сюда переселились княгиня Гертруда и ее покойный сын, – ответил герцог, – то есть с момента окончания последней войны.
Рассказывая сыну об обитателях замка, Розина умолчала о герцоге. Наверное, в ту пору он не произвел на нее никакого впечатления.
– В таком случае вы все быстро поймете, монсеньор. Не припоминаете ли вы молоденькую девушку, выгнанную из дома собственным отцом, которую привезла сюда одна из подруг княгини в конце пятидесятых годов? Ее звали Розина, и она работала в замке горничной.
– Как сейчас вижу ее, – уверенно сказал старик.
– Я ее сын, – бросил Эдуар.
Его собеседник остался невозмутимым.
– Вот как… Ну, и что?
– А то, что одновременно я сын князя Сигизмонда Второго, родившийся от его любви к моей матери.
Герцог грузно поднялся. На его лице не читалось никаких чувств, только глубокая усталость.
– К величайшему моему сожалению, месье, больше я не могу выслушивать вас, – сказал старик. – Великие мира сего – живы они или мертвы – всегда являются объектом клеветы со стороны людей, подобных вам. Вальтер проводит вас.
Эдуар, побледнев, встал, его захлестнуло невыразимое чувство стыда. Взрывной характер толкал его на то, чтобы наорать на старика, но он сдержался – только для того, чтобы испытать свою силу воли.
Бланвен достал из кармана письмо князя к Розине.
– Это послание князя моей матери доказывает, что Сигизмонд Второй – мой отец, монсеньор, это оружие, которое она могла пустить в ход. Князь дал ей его, потому что доверял моей матери, и он оказался прав. Я узнал обо всем только три дня тому назад; я явился сюда, если можно так выразиться, паломником, к этому меня подтолкнула какая-то сила – мне трудно определить ее – может быть, всего лишь любопытство. Я возвращаю это письмо семье князя Черногорского, так как, я сказал об этом в самом начале нашего разговора, мне ничего не нужно. Примите мое глубокое уважение, монсеньор.
Эдуар поклонился еще ниже и вышел из кабинета. На этот раз Вальтер брел за ним, временами испуская стоны, потому что Бланвен шагал слишком быстро.
У ворот Эдуар спросил старика, откуда у того такой неуловимый акцент. Сторож ответил, что он уроженец крайнего севера Италии, где говорят «на австрийском языке».
Садясь за руль своего автомобиля, Бланвен услышал урчание в собственном животе и понял, что умирает от голода. Близился полдень, и он, решив пообедать где-нибудь неподалеку, пустился на поиски ресторана, где подавали бы знаменитое филе окуня, которым так славится швейцарская народная кухня. Искомое он нашел на берегу озера. Хотя погода хмурилась, Эдуар решил пообедать на террасе: он не боялся ни жары, ни холода – перепады температуры, казалось, вовсе не трогали его.
Он заказал себе мясо (мейд ин Аргентина), филе окуня и сыр. Бланвен ничуть не был обескуражен своей неудачей: она вписывалась в заранее намеченную линию поведения. «Никогда не пытайтесь показать мне этого ребенка, вас просто не допустят до меня». Масть была объявлена в свое время. Так и должно было произойти. Князь родил не князя, а автомеханика. Он должен возвращаться к своим переднеприводным автомобилям и навсегда забыть необычное приключение Розины! Сын матери-одиночки! Вот его участь!
Разворачивая крохотную упаковку масла, Эдуар улыбался. Затем положил себе жаркого, посолил его и принялся есть.
Почему он чувствовал облегчение? Ощущение неприятной, но неотвязной обязанности и то, что он выполнил ее?
Официантка принесла тарелку сушеного мяса с гарниром из корнишонов и маленьких луковиц в уксусе. Эдуар принялся есть тонкие ломтики розового мяса, беря их прямо пальцами.
– Князь Эдуар срать хотел на вас всех! – проворчал он.
Опорожнив графинчик белого вина, Бланвен сделал знак официантке принести еще.
– Жажда замучила? – пошутила деревенская девчонка.
– Жажда по белому вину и твоему телу, красавица!
В гневе она унесла свою добродетель на кухню.
Закончив трапезу, Эдуар заказал кофе, прежде чем пуститься в путь. Дуя на чашку, он увидел ехавший на скорости похоронного катафалка старый «роллс-фантом». У достопочтенной тачки (но разве можно назвать «роллс-ройс» таким грубым словом, как тачка?), должно быть, были проблемы со здоровьем, потому что автомобиль перемещался толчками. Проехав несколько метров, он остановился рядом с рестораном. Сквозь затемненные стекла пассажиров не было видно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116