Князь предполагал, что дело с переднеприводным бежевым автомобилем Охальника примет неприятный оборот.
– Что происходит, малыш Селим?
Эти ласковые слова заставили Селима разрыдаться.
– Мерзавцы, подлецы! – жаловался Банан.
– Говори, черт возьми!
– Это стерва и ее банда!
– Мари-Шарлотт?
В ответ Банан зарыдал еще сильнее. Хотя Эдуару не терпелось расспросить подмастерье, он предпочел подождать, пока тот успокоится.
Это молчание Эдуара подействовало на Селима как болеутоляющее средство. Банан икнул, словно заглохший мотор, прежде чем вновь обрел дар речи:
– Они только что приехали вчетвером на двух мотоциклах. Я сразу же узнал маленькую гадину, несмотря на ее шлем. Они поднялись в квартиру с шумом и гамом, круша и разбивая все на своем пути. У них были хлысты из бычьих жил, и они дубасили нас как диких зверей. У Наджибы сломан нос, у меня – челюсть… они оглушили нас и выстригли полголовы; полголовы, ты понимаешь, парень? Нас невозможно узнать, меня и сестренку. Мы не осмеливаемся показаться на улице. После этого они спустились в гаражи и взорвали четыре машины. Ты знаешь, что они написали большими буквами на дверцах? «Убийца!» Они вдребезги разбили ветровые стекла на других машинах. Если эти негодяи не покалечили все машины, то только потому, что привезли почту, и это им помешало. Я стоял у окна и видел, как они убегали. Шлюха мне крикнула: «В следующий раз мы вернемся, чтобы кокнуть старшего!» Что с нами будет, Дуду? Если я пойду в полицию и ее арестуют, эта тварь свалит на нас историю с таксистом.
Эдуар сохранял спокойствие и быстро просчитывал ситуацию.
– Для начала вам надо подлечиться, мой милый. Скажите прежде всего в больнице, а в случае необходимости – и полиции, что на вас напали неизвестные мотоциклисты. Я считаю, что вы должны состричь то, что у вас осталось от волос. Наджибе купишь красивый парик на деньги из кассы. После этого попытайся стереть надписи на машинах; ветровые стекла заменим позже. Закрой гаражи и повесь табличку на дверях: «Закрыто на время отпуска». Я приеду на этой неделе, и мы решим, что делать дальше. А пока перебирайтесь к родителям, но, ради Бога, приди в себя. Ты ведь мужчина, Банан, ну так и докажи это!
Он почувствовал, что Банана успокоили его слова и решительность тона.
– Ладно! Ладно! – сказал молодой араб.
– Я глубоко опечален из-за Наджибы, для нее действительно настали отвратительные времена, – продолжал Эдуар. – Я попытаюсь вам компенсировать ваши неприятности, малыш.
– Однажды она тебя укокошит! – предсказал Селим. – Я это чувствую.
– Ну ладно! Она меня укокошит! Умереть от ее руки или от холеры… Ты видел мою мать в последнее время?
– Не далее чем вчера. Она и ее хахаль зашли поздороваться! Можно было принять ее за новобрачную.
Телефонный звонок к патрону, казалось, его приободрил. Он спросил:
– А ты?
– У меня все нормально, – ответил Эдуар.
– Что ты делаешь?
Князь посмотрелся в старинное зеркало в поломанной раме, которое Лола притащила с чердака. Он увидел себя в красивом черно-голубом мундире.
– Что я делаю? – повторил он, как бы спрашивая самого себя. – Да ни хрена, Селим, ни хрена. Но мне это нравится.
Это был грандиозный пир, вообще день получился прекрасным. Завтрак начался с гусиной печенки жирарде, под Империаль Шато д'Икем (единственное вино, к которому притрагивалась княгиня Гертруда). Затем следовал роскошный лосось, поданный с самым лучшим белым швейцарским вином; потом запеченное филе из говядины, соус с трюфелями, сопровождаемое Грюо-Лароз 78-го года. Приглашенные, которые жили скорее бедно и скудно, поскольку вынуждены были стремительно покинуть Черногорию без вещей и без своих дворянских гербов, отдали должное еде. После десерта, состоящего из мороженого и экзотических фруктов, щеки у всех раскраснелись, слова стали тяжеловесными и вязкими, не имеющими окончаний. Черногорская знать удалилась во второй половине дня, она наелась до отвала и была просто покорена живостью Эдуара Первого.
Когда ушел последний приглашенный, Гертруда раскрыла Эдуару объятия и прижала его к груди.
– Мой малыш, тебе я обязана одним из самых прекрасных дней в моей жизни. Наблюдая за тем, как ты ведешь себя, слушая тебя, мне казалось, что я вижу и слышу моего дорогого Оттона. У тебя его горячность, смелость, убедительная сила. Он мог бы покинуть дворец Токор до прихода так называемых патриотов, которые его и убили, но он был владетельным князем и поэтому остался, как капитан корабля, решивший пойти ко дну вместе со своим судном. Ты из той же породы, и я горжусь тобой.
Она поцеловала его в губы. Ее тонкие, увядшие, но твердые губы отпечатались на его губах, как печать.
– Теперь пойдем поблагодарим мисс Маргарет, которая нам так помогла. Она необыкновенная девушка, еще один подарок, посланный мне небесами.
* * *
Во время приема Маргарет держалась так скромно, что ее почти не было видно. Она умела раствориться в окружающей обстановке, появлялась незаметно – деятельная, невозмутимая, внимательная к гостям.
Она жила в левом крыле замка, противоположном тому, где находилась комната Гертруды, что удивляло, ибо пожилые дамы не имели привычки отпускать далеко от себя своих компаньонок.
Ее жилище состояло из огромной комнаты, разделенной на две половины: альков, в котором царствовала кровать с балдахином, и рабочий кабинет с письменным столом в стиле Мазарини и картотекой с вращающимися табличками. Здесь она проводила все свободное время, записывая воспоминания, которыми княгиня, когда бывала в настроении, делилась с ней. Это были разрозненные замечания, относящиеся к жизни при черногорском дворе в пору последней войны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116