Боюсь, аке.
— Чего?
— Не знаю. Он стал не такой, как раньше. И ведь не озорник, и неслухом не назовешь. Не пойму я. Кажется мне, что он ходит по краю пропасти. Вы же сами слышали, что рассказывал Санджар-аке.— Мээркан безвольно опустила руки.— Что вы на это скажете? Мы, можно сказать, еле уцелели, а он... Хоть бы вы с ним потолковали. Нужно обуздать его, пока не поздно, аке, иначе потом худо будет вашему Кукену.
Асеин ответил ей не сразу. Долго сидел, поглаживал бороду, раздумывал.
— Ты ему мать, дитя мое,— сказал он наконец.— Конечно, причина для такого поведения твоего сына есть. Но
что греха таить, я и сам за него опасаюсь. Кукентай смел и за словом в карман не полезет. Я с тобой согласен, с теми, у кого в руках власть, нельзя так спорить и препираться. Они злопамятны и ничего не спускают. Рано или поздно они все припомнят. Напрасно он так поступил, ох, напрасно! Но ведь он, милая, еще очень молод. Повзрослеет — поумнеет, одумается.
— Хорошо бы, только я боюсь, что выйдет наоборот.
— Не говори так, милая, не надо. Будем надеяться на лучшее. Мы-то пока живы, нас он послушает, куда ему деваться. Кукентай у нас понятливый.— И Асеин улыбнулся.
6
То ли потому, что Асеин поговорил с мальчиком, то ли по другой какой причине, но Кутуйан перестал огорчать мать поступками или словами, которые так ее тревожили. Он помогал в домашних делах, иногда занят был игрой. И не отходил от Казата. В горы так в горы, в долину так в долину — всюду он следовал за своим старшим другом. Казат к этому привык, он ни в чем не отказывал младшему, выполнял все его просьбы. Асеин и Мээркан очень радовались, глядя на них: совсем как родные братья! Хорошо бы сохранилась их дружба на всю жизнь, оставались бы они неразлучны, как уток с основой, поддерживали бы один другого всегда и во всем.
Прошло время — трудно сказать сколько, потому что никто не вел письменный счет дням, а ни Санджар, ни Сары что-то не появлялись. Асеин беспокоился и недоумевал: что у них там случилось? Урожай давно убран. Заболели? Съездил бы к ним сам, да чувствовал себя скверно. Может, Бай впряг их в какую-нибудь работу, долгую и тяжелую? Скорее всего, так, иначе они давно бы заявились сюда.
Бай уже обзавелся второй женой — токол. Теперь оставалось только дождаться наследника, ведь именно из-за этого затеял он новую женитьбу. Если не считать такого преимущества, как молодость, новая супруга Бая оказалась не слишком привлекательной. В аиле шептались, что она ни во что не ставит Бегаим и весьма гордится своим знатным и богатым родством. Дед ее, и ныне здравствующий, крупный бай, а родной отец ворочает как хочет целым округом. Не зря присловье сложено: не выбирай жену, выбирай тестя. Баю такой брак выгоден, почетен для него. Плохо ли это? И все-таки у Бая щемит сердце, как подумает о Бегаим.
Эх, одного ей не хватало, только одного — не родила она сына... Оказалась без вины виноватой, вот и пришлось ей стать байбиче, когда ей и тридцати нет. Пришлось жить одной в отдельной юрте.
Новую свою жену Бай до свадьбы видел только раз. Да и не разглядел как следует: промелькнула мимо, словно тень. Теперь он делит с нею постель. Зовут ее как-то не по- женски — Тоодак. Неужели не могли придумать что-нибудь покрасивей, цонежней? Правда, шея у нее длинная, как у птицы, именем которой ее нарекли1. Тоодак не слишком умна, но Баю, в общем, нет до этого дела. Лишь бы детей рожала.
7
Каждому хочется одного — добра. Худого никто не желает. Неизвестно, чем оно кончится, но племена канай и кунту стали все более отдаляться одно от другого. Простые люди в том не повинны, это все грехи таких, как Байтик и Базаркул. Особенно усилились рознь и неприязнь в самое последнее время.
Байтик добивался все больших почестей, с каждым днем набирал силу. Одним словом, поднялся высоко, как никогда. Еще с осени пошли разговоры, будто бы он собирается в дальний путь — в столицу Белого царя. Так оно и вышло: в нынешнем марте отправился он в Бетербурк2, где, как рассказывали, принимал его у себя сам его величество Белый царь и благодарил за службу. Золотой орден повесил ему на шею. Что ж, богатство льнет к богатству, удача — к удаче, так уж заведено. Куда нынче ни повернись Байтик — со всех четырех сторон для него кыбла3.
Едва вернувшись из поездки, Байтик разослал гонцов во все концы, созвал к себе всю знать, назначил съезд по своей воле. На съезде первым долгом объявил, что был в Бетербурке послом не только от своего рода-племени, но от всех киргизов. Рассказал, как его жаловали-принимали в царском дворце, сообщил, сколько денег издержал, и предложил, чтобы собравшиеся возместили ему расходы — большие расходы!— в складчину.
1 Тоодак — в переводе на русский язык — дрофа, дудак (крупная, длинношеяя степная птица).
2 Белым царем в Туркестанском крае называли императора России; Бетербурк — искаженное «Петербург».
3 К ы б л а — сторона, в какую оборачиваются лицом во время молитвы.
Конечно, как говорится, мир по слюнке плюнет — озеро будет. Собрали бы. Однако большинство не дало на то своего согласия. И не из-за денег, провались они, а совсем по другой причине, о которой хоть и не говорил никто открыто, но подразумевали все. Чего это ради терпеть, чтобы хитрец Байтик своей волей поставил себя над всеми киргизами. Не иначе как хочет он сделаться главным манапом и подчинить себе все киргизские племена. Кому это понравится и кто на это добровольно согласится? Каждому своя честь дорога. Ишь какой ловкач! Он ездил, его привечали, а теперь мы за него плати... Нашел дураков!
Все приглашенные благодарили хозяина со всяческим вежеством и почтением и, не сказав ему худого слова, разъехались по домам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92