Добра выше головы, а ему все мало!
— Ай-ай, Сары, перестань! — остановил его Санджар.— Что ты все спешишь, все торопишься? — Санджар говорил, по обыкновению, медленно и степенно.— Это верно, что муки и толокна у Бая вдоволь, хоть сам он никогда кетменем не махал. И зачем, ежели мы в земле ковыряемся. А как приходит голодная пора да тебе не хватит, к кому пойдешь? К нему. На лето дойных коров у него берем за отработку, зимой убойную скотину для угощения или складчины. Рабочими лошадьми пользуемся, верховыми. Вот он и получает за это свою долю. Глаз разве насытится? Никогда, на то он и глаз. Его только могильной землей насытишь. А время нынче такое, все только и думают, как бы нахапать побольше. Бай в этом ничем от других не отличается. Кто победней, с тех и поборы, дело ясное... Только насчет того, что Асеин сказал, дело неладное. Тут какая-то закавыка. Меня давеча Сатыбий вызывал, спрашивал, какой сей год урожай. Кто же это может знать, кроме бога? Вся наша надежда на его милость, так я ему ответил. Он подумал-подумал и говорит: «Дай бог, чтобы урожай побольше был. Нынче хлеба много понадобится. Старайтесь. Ежели тягло нужно или еще какая помощь, обращайтесь ко мне. Не задаром, само собой разумеется, но приходите, не пожалеете».
— Сатыке такое же говорил и тем, кто по ту сторону Узун-Джала живет. Какая-то хитрость есть, это уж точно,— добавил еще кто-то из гостей.
— А я думаю, в Саты-бие тут все дело,— сказал Сары, на этот раз без всякой горячности.— Бай, он, конечно, Бай и есть, да только не он всему делу голова, а Саты-бий.
Никто ему не возразил, всем было известно, что Саты- бий многое может... почти все! Не говоря уже о Бае, но сам Базаркул у Саты-бия на коротком поводке. Саты-бий следит чутким оком за всем, что происходит в округе, все — плохое и хорошее — у него как на ладони. Базаркул — манап, во всякие мелочи он вникать не станет, а для Саты-бия нет мелочей. Зато и смотрят на него все от мала до велика снизу вверх, боятся его, потому что в его руках настоящая власть.
— Предположим, хитрость есть,— снова заговорил Санд-
жар.— Так ведь о ней Саты-бий с нами советоваться не станет. Конечно, у него тут какая-то своя тайная корысть. Откуда нам про нее знать? А и узнаем, так что мы можем сделать? Чего ради вперед заглядывать, гадать попусту, лучше подождать да приглядеться. Осень придет в свой черед. Поживем — увидим.
С ним тоже молча согласились. В самом деле, скорее всего, прав Санджар: чего ради судить о том, в чем не можешь разобраться. Помешать Саты-бию или Баю осуществить задуманное они все равно не смогли бы. Как говорится, подданный — раб повеления. Один лишь Сары не удержался:
— Ох и мудрец, нашел выход! Правильно, так и делай. Дожидайся осени. Глядишь, Бай и Сатыгбий прямо с тебя и начнут. Поживем — увидим, говоришь. Точно! Вот мы и увидим, сколько мешков у тебя вытряхнут до зернышка!
Санджар не возразил Сары ни единым словом. То ли равнять себя с ним не хотел, то ли нечего ему было возразить, кто знает, однако он промолчал. Молчали и все остальные.
Выпили по чашке-другой шурпы1 и сразу начали вытаскивать из карманов ножи — резать мясо.
— Эй, ребята! — Асеин обернулся.— Воды принесите.
Мээркан загодя нагрела воды. Позвала Кутуйана, который
сидел один неподалеку.
— Кукентай, иди, сынок, полей людям на руки.
Кутуйан тотчас вскочил, взял кумган2 и медный тазик,
перекинул через плечо белое полотенце. Первым в ряду сидел Асеин-ата, держа в руке большой нож с длинной рукоятью.
— Где Казат? — спросил он Кутуйана.
— Говорил, что пойдет на пастбище за Таргылом.
— Куда он так спешил? Выпил бы шурпы сначала... А старуха?
— Она...— Кутуйан левой рукой прикрыл нос и рот, чтобы скрыть улыбку.— Разве бабушка останется? Она спросила Казата, куда он. Он говорит: «За волом». Ну она тоже за ним...
— Вот оно как, ну ладно, делай свое дело.— Асеин вернул мальчику полотенце.— Спасибо, мой хороший.
Кутуйан перешел к Санджару.
— А-а, сирота! Да ты, оказывается, совсем большой стал, воду научился поливать, молодец! — Он протянул руки над тазом.— Бедняжка, ты рано потерял отца. Ну теперь уж ничего, подрос, человеком станешь. Как тебя зовут.
— Кутуйан.— Мальчик подвинул тазик поближе.— Мне дали имя Кутуй, но отец всегда называл меня Кутуйаном.
— Упокой его аллах в раю, это отец хотел приласкать тебя,— негромко проговорил Санджар и принялся мыть руки.
Кутуйан давно уже обратил внимание на этого человека, на его неторопливые жесты, размеренную речь. У него, как видно, мягкий нрав. Кажется, он хорошо знал отца. Может, родственником ему приходится? Санджар понравился мальчугану сразу, но теперь, когда он близко разглядел его изрезанное глубокими и длинными морщинами лицо, натруженные, обтянутые крупными набухшими венами руки, Кутуйану стало жаль старика: наверное, ему жилось труднее, чем Асеину-ата...
Санджар между тем приговаривал:
— Ты хороший мальчик. Не зря тебя отец назвал Кутуйаном. Имя это у киргизов редкое. Желаю тебе стать истинным сыном народа, залогом счастья1. Расти, набирайся разума... Ну, хватит, спасибо, давай полотенце.
Кутуйан, растроганный и благодарный, преклонил перед Санджаром колени.
— Это вам спасибо, ата,— сказал он дрожащим голосом.— Я считаю, что я не сирота, пока есть Асеин-ата, вы и все эти люди. Мы с мамой оба... благодарны вам.
Санджар, широко раскрыв глаза и зажав в руке полотенце, смотрел на мальчугана и не находил слов. Молчали и другие гости — никто не ждал такого от малого ребенка, отец которого к тому же не отличался ни смелостью, ни красноречием. Мээркан еле слышно шептала какие-то заклинания:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92