Кокум глянул вслед удиравшему сипаю: тот уже был далеко. Пускай его скачет в Бишкек, нет смысла его догонять.
Подъехали джигиты Кокума. Все вместе остановились возле Ракматылды. Тот был еще жив и лежал, уткнувшись лицом в землю, как бы моля о пощаде.
Кокум повернулся к чернобородому Шералы:
— За этого вира не положена, понял?..
И поскакал прочь.
...Об этой схватке, вынужденной обстоятельствами и впоследствии получившей название «Нападение», Кутуйану довелось узнать много позже. Все было у словлено заранее. Джигиты Джантая захватили Токмак, Байтик в тот же день послал Сатылгана к Колпаковско- му. Колпаковский прибыл. Крепость Бишкека была разрушена русскими при участии киргизов и уже больше не восстанавливалась, да и немудрено: ее, можно сказать, сровняли с землей.
Ну что ж, так оно вышло. А кто при этом должен был отвечать за судьбу поселившихся вокруг крепости мирных кокандских ремесленников? За судьбу заложников-киргизов, схваченных занявшим место Ракматылды военачальником Тюрекулом и брошенных в темницу?
Обо всем, обо всем рассказывал Асеин-ата. Помнятся эти рассказы, но пуще них помнятся события детства, то, что было с самим Кутуйаном, особенно смерть отца и горе матери, ее громкие причитания, помнится, как сам он горько кричал, призывая отца, и эхо в горах усиливало и повторяло его крик:
— Мама, воды...
Мать, как видно, еще не вернулась.
У Кутуйана потемнело в глазах...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
...Сколько времени прошло? Он не знал, не мог знать. Слабый стон, дрогнули и с трудом поднялись длинные ресницы. Кутуйан взглядом поискал пятнышко света — где оно сейчас? Оно еще немного опустилось и держалось у середины полки. Ладно, пускай его движется дальше, Кутуйану все равно. Кутуйану остается одно: вспоминать.
Да, отец умер слишком рано. Ушел из жизни, не насладившись ее радостями и познав одни лишь муки. А мог бы еще жить и жить. Пятьдесят один год... разве это старость?
Время на диво быстролетно. Не успеешь оглянуться — годы промчались. Четыре года. Было Кутуйану одиннадцать, а теперь уже пятнадцать. Стройный юноша, глаза ясные, жаркие.
Они все еще живут вместе с Асеином. И живут, слава богу, неплохо. Умелые руки не дадут умереть с голоду. Мээркан все больше устает, от работы болят и отекают руки, но она не обращает внимания: жить-то надо. Худо ли, хорошо, а нужно и свой дом изообразить, обиходить, да и заботы о доме Асеина по-прежнему на ней. Крутится весь день, свои привыкли и не замечают, как она изменилась, а чужим заметно: потускнели, погасли красивые большие глаза, исчез румянец, и лицо стало бледное, словно пылью припорошенное. Но, как говорится, хоть и сошли узоры, а чашка чашкой остается.
Ну а старик Асеин... Как он ни бодрится, старость берет свое, этого зла никому не миновать. Он стал сильно сутулиться, да и силы уже не те. Казат совсем взрослый, и все такой же напористый; теперь ему, пожалуй, есть чем гордиться. Он сделался заметным человеком. Амбар полон зерна. Не зря сказано: как потопаешь, так и полопаешь... Труд, труд, но чтобы успешно трудиться, необходимы мир и покой. Это самое первое счастье, остальное приложится. Нынче на все новый закон, а стало быть, новые порядки, новые слова: «губернатор», «уездный», «волостной» или, как говорят киргизы, «болуш». Теперь уже надо всеми не хан, а Белый царь. Но хан или царь, все равно власть в руках у Байтика, Базаркула и прочих манапов...
Когда это? А как раз в это самое время. Народ спустился с джайлоо, поднялись, зазеленели озимые, скот заполонил предгорья; в аиле начали приглашать на угощение вернувшихся с летовок родственников и друзей.
Аил Бая установился возле ущелья Кургак-Башат. Санджар и Асеин отправились поприветствовать Бая. Как же иначе, это их долг. Бай принял их как положено — велел зарезать барана. В юрте были только сам хозяин и Бегаим. Больше никого.
— Ну как, все у вас в порядке? — спросил Бай, как только подали чай.
— Слава богу... А сами-то здоровы?
Бай в ответ молча наклонил голову. Немного погодя спросил вроде бы совсем равнодушно:
— Урожай убрали?
Как старший по возрасту, отвечал Санджар:
— Убрали, все убрали.
— Ну и как урожай-то у вас?
— Да ведь... вроде неплохой.
— Вот и хорошо, вот и хорошо. Пусть пойдет вам на благо.
Бай больше ничего не сказал. Сидел, как обычно, опустив голову и глаз не отводил от дастархана. Но об урожае он спросил не случайно и барана велел зарезать тоже неспроста. Сразу видно, что рассчитывает на свою «долю». Прямо не сказал, но ясно было, что именно этот расчет у него в голове. Много ли, мало, но за то, чем он их ссужал, плату Бай возьмет.
Некоторое время все сидели молча. Оба гостя исподтишка поглядывали на Бая. Как-никак он все время среди знати. Ему есть о чем рассказать, да только нрав у него такой, что без уловки слова из него не вытянешь. Санджар отлично это знал и спросил как бы между прочим:
— Баке, вы сей год в Арчалы не подымались?
— Так ведь в Кенеке трава была отменная...— Бегаим, как видно, поняла, что Санджар начинает важный разговор, попыталась повернуть его в другую сторону.
Однако Бай этого не оценил и принял вопрос Санджара за чистую монету. Нахмурился.
— Куда там в Арчалы! — сердито бросил он.— Туда Байтик направился.
Неизвестно, знал ли об этом Санджар, но Асеин не знал.
— Как так, ведь он, кажется, летовал за Чункурчаком, в Ала-Арчинском ущелье, а? — сказал он.
— Ему там места мало, ищет, где попросторней. Понравились ему леса на Кок-Дебе, добрался он до самого Ак-Ала- Таша. Захватил равнинный участок кверху от Саза, а скот его, говорят, подымался до Чата и Джантыка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92