Он расстелил ее на ладо
нях, и славная женщина положила в них два смутных и вздрагивающих тельца.
С бесконечными предосторожностями он обернул их в эту материю, хранящую
еще тепло его тела, и нежно прижал к своей смуглой сильной груди, точно так
же, как двадцать лет назад он поступил со своим первенцем Флоримоном.
Таков был позабытый Анжеликой обычай аквитанцев Ч отцовская рубашка!

Для ребенка, только что покинувшего надежное материнское лоно, отцовска
я рубашка Ч символ его теплоты, доброжелательности и поддержки.
Это было едва ли не последнее видение, сохранившееся в ее сознании.
Не выйдя окончательно из состояния потрясения, явившегося следствием р
одовых усилий, она находилась как бы в параллельном измерении, когда слы
шала отдельные слова, фразы, видела одних людей и не замечала других.
Где Жоффрей? Она не находила его, искала взглядом, думая о нем как о внезап
но исчезнувшей опоре. То ей казалось, что она видит его, то вновь теряет из
вида, ищет, ищет повсюду. Ее помутившееся сознание было не в состоянии свя
зать двух мыслей, хотя она отчетливо, со всей ясностью воспринимала прои
сходящее. Слабый крик, возносившийся неподалеку от нее к центру комнаты,
невыразимой тоской разрывал ей душу. Ее взгляд задержался на неясных кон
турах колыбели.
Миссис Кранмер, незадачливая хозяйка, беспрестанно сетуя, распорядилас
ь снять с чердака висячую люльку, разновидность плетеной корзины, на дне
которой был постелен матрац, набитый овсяной мякиной; эта люлька переход
ила от поколения к поколению.
Ее водрузили на стол и уложили туда двух малюток, чувствовавших себя там
как нельзя лучше.
В несколько часов, менее чем в два дня, несмотря на свою хрупкость, они зап
олонили собой салемский мир, все привели в движение, сосредоточив вокруг
дома с коньком миссис Кранмер мысли целого города и порта.
Рождение двойни, всегда заключавшее в себе массу примет… интерпретиров
алось неодинаково, тем более что в данном случае речь шла о появлении бли
зняшек у этой особы Ч католички и француженки.
Покоясь в колыбели, принявшей в свое лоно еще первое поколение североаме
риканских пуритан, новорожденные пребывали в центре мира, отнюдь не учас
твуя в его делах. Крайняя хрупкость изолировала их, помещала по другую ст
орону бытия. Никто не осмеливался ни обсуждать, ни комментировать их сущ
ествование, и вследствие этого умалчивания Анжелика понимала, что окруж
авшие ее люди инстинктивно не решались причислить их к живым.
Могла ли она питать какие-то иллюзии относительно выживания детей, роди
вшихся недоношенными и такими слабыми? Пытаясь ухватиться за малейший б
лагоприятный признак, она говорила себе, что удушливая жара, нависшая на
д бухтой и разморившая ее, обливающуюся потом в своей кровати, явится, воз
можно, для них спасением.
Она пережила , даже помимо своей воли, хотя и знала, насколько обманчивы у
недоношенных первые проявления активности, короткие мгновения надежды
, видя, с какой силой, жадностью и храбростью они припадают к ее груди. Зате
м их силы стали убывать.
Тишина, воцарившаяся теперь в колыбели, наполняла ее сердце тоской еще б
олее мучительной, чем их первые крики.
Тот, кто подносил ей их для кормления, отводил глаза. И она понимала, что со
н, внезапно нападавший на них у ее груди, был сном не сытости, а бессилия. Он
и засыпали и сразу же оставляли ее, удалялись, покидали этот мир.
Зашла речь о том, чтобы подыскать им кормилицу. Но кто в этом городе соглас
ится выкармливать детей католиков? Проблема заключалась даже не в этом.
У их матери было достаточно молока. Много молока. Больше, чем требовалось
для восстановления их слабых сил. Подумали и о том, чтобы кормить их из рож
ка молоком ослицы, но не смогли раздобыть его в это время года.
Остановились на козьем молоке. Но они срыгнули то, что успели проглотить,
а затем отказались принимать его, и молоко текло мимо их губ.
Анжелика до сих пор не уяснила, какого пола ее дети, и даже подумала о том, ч
тобы установить это. Она отчетливо слышала раздававшиеся вокруг счастл
ивые возгласы: «Королевский выбор!», означавшие, что у нее родились мальч
ик и девочка. Но все это не вполне достигало ее сознания, да и мало ее беспо
коило. Для нее они оставались двумя маленькими тельцами, двумя живыми су
ществами из плоти и крови, нисходящими к могиле. Ей подносили их, как два б
елых кокона. Она захотела, чтобы их распеленали, и даже потребовала этого.

Она хотела вновь обрести их, прижать к себе, голеньких, Ч такими, какими о
ни были, когда жили в ней.
Поток энергии, связывавший их троих, пронизывал их наподобие волшебного
света. Однако свет затухал. Анжелика чувствовала, как он бледнел над ней и
ли ее головой, лишая ее самое последних сил. К исходу второго дня ей пришло
сь пережить мгновение, когда она решила, что мальчик умрет.
Был вечер. Только что зажгли свечи в роскошных позолоченных подсвечника
х, а за окном при закате дня бесстрашно разворачивалось великолепное дей
ство.
Поначалу, окрашенные бледным золотом, бесконечно длились сумерки, затем
на море опустилась фиолетовая ночь.
Анжелика сидела на кровати, опустошенная, вне времени и пространства.
Она держала перед собой голенького младенца в выемке одеяла, согнув ноги
в коленях, глядя на него, следя за угасанием жизни на неопределенных, как
бы стершихся чертах его личика, заострившегося, ставшего восковым. У нег
о была маленькая круглая головка, лысая, цвета слоновой кости.
Темнота проникала теперь сквозь окно, которое пришлось открыть, чтобы бы
ло чем дышать, принося с собой ритмичный шум прибоя и призывные крики тюл
еней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26