Просто многим старым полицейским псам, когда-то командовавшим
в Марселе, теперь не на ком отыграться, кроме как на несчастных учени-
ках.
Я всегда, как мог, помогал Пиньолю. Когда он стажировался в патруль-
ной службе, я предупреждал его, в какие места лучше не соваться, и даже
подстроил для него парочку мелких задержаний с поличным, чтобы он полу-
чил свой диплом. Когда-то он мне давал списывать диктанты, а теперь нас-
тал мой черед выручать друга - все нормально.
Как-то раз, когда он с кислым видом тянул пиво, я рассказал ему одну
легенду из моего атласа. Кубинскую, про Хосе Луиса, молодого парня, как
мы, который по ночам с помощью заклинаний "воду", позволяющих перено-
ситься из сна в явь в любом образе, превращался в ягуара. И вот этот Хо-
се Луис много ночей подряд пытался обольстить ягуариху, а она его не хо-
тела. Ему было так плохо, что он забросил все, что должен делать взрос-
лый ягуар, не охотился и не приносил пищу детенышам, а только предавался
отчаянию; и то же самое творилось с ним днем: вместо того чтобы убирать
сахарный тростник, он вздыхал по чужой жене. В конце концов духам "воду"
это надоело, и в одно прекрасное утро Хосе Луиса нашли в постели мерт-
вым: его, человека, загрыз тот самый ягуар, которым он был во сне.
Пиньоль только пожал плечами и сказал, что я утопист. А я пожалел,
что он не понял смысла моей истории, такого, кажется, прозрачного: кто с
головой уходит в отчаяние, того могут пожрать собственные химеры, вне-
запно обратившиеся против него самого.
Интереса ради я зашел в книжный магазин и посмотрел в словаре, что
такое "утопист". Оказалось, это слово придумал в 1516 году некий госпо-
дин Мор, образовав его от греческих корней, и означает оно что-то вроде
"выходца ниоткуда". Что ж, неплохо.
С того дня и до тех пор, пока на меня не свалилось мое приключение, я
больше никогда никому не рассказывал легенд. Держал их при себе, они бы-
ли моим миром, не доступным ни Лиле, ни Пиньолю. Мало-помалу старый
красный с золотом фолиант, потрепанный, зачитанный до дыр, стал для меня
родной страной, землей предков. Была там одна сказка, австрийская, кото-
рую я особенно часто перечитывал. В ней рассказывалось об одном челове-
ке, который однажды, купаясь в озере, залюбовался кувшинками и подплыл к
ним поближе. Они были так прекрасны, так безмятежны, с ними было так хо-
рошо, не то что с людьми, которые швыряли в него камни, потому что он
еврей. И вот он протянул руку, чтобы потрогать цветок, и тут стебель
плотно обвился вокруг его ноги и утянул его на дно озера. А там он нашел
чудесное подводное царство, где его окружали рыбы-красавицы и водорос-
ли-друзья и где ему дышалось лучше, чем на земле.
По ночам я лежал и мечтал прикоснуться к такой кувшинке, причем не
только из-за людской жестокости. Я ведь вырос среди кочевников, хотя и
временно осевших на одном месте, и меня часто томило страстное желание
уйти в дальний путь, но что толку идти одному - я и здесь один! Лила
смогла бы отправиться со мной не прежде, чем овдовеет, а Ражко был в
добром здравии.
Часто, читая легенду за легендой и не покидая своего прислоненного к
столбу фургона без колес, я забывался и воображал себя на дне озера, ку-
да рано или поздно непременно попаду. Когда-нибудь буду вот так переби-
рать слова, и они увлекут меня в глубину, а над раскрытой книгой никого
не останется.
Мы с Лилой искупались в зажатой меж холмов бухточке, там была прис-
тань, много лодок, наверху стоял старый вокзал с синими ставнями, полус-
тертой росписью по фризу и высоким гребнем крыши, над которым сновали
ласточки. Мы занимались любовью прямо в воде, под учебной скалой альпи-
нистов, откуда ныряли бледнокожие студенты, и их вопли и смех заглушали
нашу возню. Потом мы сидели на терраске кафе "У Франсиса", спокойно по-
пивали коктейль и любовались закатом над бухтой, как вдруг Лила собрала
свои тяжелые волосы, скрутила в жгут и, энергично отжимая, сказала:
- Ну вот.
Таким тоном, что я удивился. Как будто объявляла о чем-то неотврати-
мом. Поначалу я решил, что это относится к погоде: в самом деле, над ви-
адуком собирались тучи, и мне на руку уже капнула капля. Я сказал, что
на будущей неделе будет теплее. Но она сказала "нет" еще более значи-
тельным тоном. Тогда я понял. Последнее паломничество к Святым Мариям
они с Ражко совершили вместе, и теперь дело было только за тем, чтобы
собрать Лиле приданое, а ее братья вот-вот должны были провернуть круп-
ное дело: перепродать жилищному управлению партию в тысячу бронированных
дверей, которые были украдены в декабре. С одной стороны, все это причи-
няло мне боль, с другой - я уважал Ражко. Прекрасный механик, это он на-
учил меня справляться с сигнализацией на магнитолах и с секретным кодом.
Можно сказать, Лиле повезло с женихом. Я знал, что она впустила его че-
рез парадный вход, но не ревновал. Я готов был удовольствоваться задним,
только бы меня не отлучили вовсе. В конце концов, любовь "не в том, что-
бы смотреть друг другу в глаза, а в том, чтобы вместе смотреть в одну
сторону", как было сказано в диктанте из Сент-Экзюпери, который я ког-
да-то написал всего с тремя ошибками.
- Значит, - сказал я, - твои братья продали двери.
Она пожала точеными плечами; может, сегодня я в последний раз обнимал
их в воде.
- Этого надо было ожидать, - сказала она.
- Но мы все равно будем встречаться, - проговорил я сдавленным голо-
сом.
- Нет. Ражко узнал про нас с тобой. Он не отказывается жениться на
мне, но я поклялась, что между нами все кончено и ты для меня больше не
существуешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26