Для него я уже уехал. Ужас, до чего быстро люди ко всему привыкают.
Пиньоль встал и, не оборачиваясь, вышел. Шарик из резинки упал на пол
и покатился мне под ноги.
Где-то рядом стучала пишущая машинка. Чуть погодя мне принесли рас-
ческу, чтобы я привел себя в порядок для, как они сказали, "предвари-
тельного собеседования". Расческа была такая грязная, что я причесался
пальцами, да и какое это имело значение.
Наконец я предстал перед долгожданным гуманитарным атташе. Это был
блондин лет тридцати пяти, бледный, со впалыми щеками и воспаленными
красными глазами, не то чтобы урод, но какой-то недоделанный; поджатый
рот выдавал в нем человека, считающего себя обиженным судьбой. На нем
был слишком теплый для здешней погоды серый костюм, похоронный галстук и
белая в зеленую полоску рубашка. Он сунул мне руку не глядя и предста-
вился:
- Жан-Пьер Шнейдер.
В ответ я только поздоровался - мое имя было указано в паспорте, а
паспорт лежал прямо перед ним. Он предложил мне сесть, правда, стула в
комнате не было, но это его не смутило. На столе была разложена карта
Марокко, ее-то он и разглядывал.
- Где именно вы родились? - спросил атташе с таким видом, будто
страшно торопился, хотя наш самолет отлетал только завтра.
Я заглянул в паспорт и прочитал вверх ногами название города, который
Плас-Вандому заблагорассудилось сделать местом моего рождения:
- В Иргизе.
- Знаю, - говорит он, - это я и сам прочитал, только не могу найти.
Где это?
Тут я заметил, что на карте лежит лупа, и понял, почему у него крас-
ные глаза. Он изучил все названия, но нужного не нашел. Я чуть не посо-
ветовал ему обратиться к Плас-Вандому, но никакого Плас-Вандома более не
существовало, я вычеркнул его из памяти, осталась только сломанная вил-
ка. Да и потом наверняка он этот "Иргиз" взял из головы, чтобы нельзя
было проверить по метрическим книгам. Каждые десять секунд атташе смот-
рел на часы, как будто после нашего разговора у него было назначено сви-
дание. И, судя по тому, как он поддергивал плечи пиджака, я понял, что
это свидание с женщиной. Сам помню это лихорадочное напряжение всех мус-
кулов перед встречей с Лилой на платформе в Ньолоне, неизвестно же, в
каком настроении она приедет: то ли будет ворчать и дуться, то ли сме-
яться без причины - вот и пытаешься хоть как-нибудь успокоиться.
Атташе упрямо допытывался:
- Иргиз - это что: поселок, деревня?
Я подумал о женщине, которая где-то ждет его. Везет же! Даже если у
них не все гладко - это было написано на его кислой физиономии, - все
равно. Меня-то больше никто не ждал.
- Так где же это, я вас спрашиваю?
Я наугад ткнул в карту:
- Вот здесь.
- В Атласе? - в голосе его прозвучал ужас. - Вы уверены?
- Еще бы! - оскорбился я.
Смешно, но это вырвалось у меня само собой. Он произнес заветное сло-
во "атлас", как будто прочитал его у меня в мозгу, для него оно имело
совсем не тот смысл, а для меня стало той самой кувшинкой, которая затя-
гивает на дно озера - так и меня засосало в его цветную карту. Много ча-
сов подряд я только о нем, о моем атласе "Легенды народов мира", и ду-
мал. Лила - конечно, ее я тоже потерял, но Лилу с таким же успехом будет
обнимать в море под скалой кто-нибудь еще, а вот книжку мою загонят бу-
кинисту за двадцать франков, и никто никогда не будет относиться к ней
так, как я.
- В какой области Атласа? - спросил гуманитарный атташе, еще раз
нервно глянув на часы.
Его голос нарушил ход моих мыслей, и я ответил довольно резко: увидим
на месте. Он не рассердился. А я только тут с удивлением сообразил, что
как-никак, а он приставлен обслуживать меня.
- Видите ли, - принялся объяснять свою настойчивость атташе, - моя
задача вполне определенна и в то же время не совсем ясна для меня. Я
должен препроводить вас по месту первоначального жительства, помочь вам
снова пустить корни в родную почву, оказать содействие в устройстве на
работу, походатайствовать перед местными властями... Но дело в том, что
вообще-то я служу в пресс-центре Министерства иностранных дел и меня
оторвали от моих обычных обязанностей и назначили на эту, только что уч-
режденную, должность. Я, можно сказать, еще только осваиваю ее, и мне
очень жаль, если вам придется от этого страдать.
- Мне тоже, - сказал я.
Просто из вежливости. Я мало что понял из его объяснений, но почувс-
твовал к нему симпатию: он, вроде меня, говорил одно, а думал о другом.
У него был какой-то странный выговор, совершенно не вязавшийся с его
официальным видом, - такой глухой, рубленый, согласные так и отскакива-
ли, а гласные как будто зависали в горле. Позднее я узнал, что это лота-
рингский акцент, от которого, по его собственному мнению, он давно изба-
вился.
Я стоял перед ним, заложив руки за спину, и пытался представить его
даму сердца, просто так, чтобы не думать о предательнице Лиле - даже не
пришла навестить меня! Атташе спросил Пиньоля, можно ли от них позвонить
в Париж. Пиньоль же ледяным тоном, какого я за ним и не знал, уведомил
его, что в связи с ограниченным бюджетом вызывать абонентов за пределами
департамента запрещено, но, если господин атташе напишет заявку с обос-
нованием, поставит дату и подпись и назовет нужный номер, он, Пиньоль,
может заказать разговор. Атташе пробормотал, что это неважно и несрочно,
хотя глаза его говорили об обратном, а пальцы нервно барабанили по сто-
лу. Он судорожно вздохнул, как будто захлопнул дверь, и снова склонился
над картой Марокко:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26