Он поднялся и отошел от девочки с растерянным видом. Я не без злорадства вспомнил о своих предостережениях и теперь посмеивался над его замешательством, хотя и уважал за то, что он рвался помочь слабому и обиженному.
— В путь? — спросил я.
— Погоди, — вмешался Голиас. — Нельзя же оставлять старуху висеть вот так, на глазах у ребенка.
— Верно, — согласился я.
Девочка вскочила на ноги.
— Вы хотите ее забрать?
Мысль о том, чтобы навьючить на себя этот безобразный труп, заставила меня содрогнуться. Я отчаянно затряс головой.
— Твоя бабушка побудет здесь до появления коронера.
Девчонка как будто не возражала.
— Снимите ее с дерева, а я приведу друзей, — сказала она и скрылась между деревьями.
Когда девочка ушла, я подтянул потуже пояс и подошел к усопшей.
— Ас покойницей-то придется повозиться, — объявил я, ухватив ее за ноги. Это была явная бравада. Конечно, от предстоящей задачи я был отнюдь не в восторге.
— Ах, почему не я это сделал? — послышался вдруг возглас.
Я так и вздрогнул от неожиданности.
Занятые своим делом, мы и не заметили, как к нам неслышно приблизился какой-то человек. Одет он был почти как Голиас, но менее броско, и это придавало ему некоторую внушительность. Росту он был небольшого, зато хорошо упитан. Его круглые, розовые щеки выглядывали из-под черных усов, торчавших будто иглы дикобраза. Незнакомец устремил на нас кроткие голубые глаза.
Я раздраженно огрызнулся:
— Чего не сделали?
Он нерешительно указал на труп концом хлыста для верховой езды.
— Вот это самое, — проговорил он с уважением. — Если бы мне только приказали повесить кого-нибудь — а беззащитную старушку еще предварительно и помучить всласть, — я бы прожил остаток своих дней в мире и спокойствии.
Слушая его, я все еще держался за ноги карги, но теперь в недоумении отпустил их. Они откачнулись в сторону, как если бы старуха собиралась пнуть меня. Я отскочил.
— Поговорим начистоту, — сказал я. — Вы обвиняете нас в том, что мы линчевали эту почтенную даму?
Коротышка извлек из кармана резную табакерку. Я слыхивал, что лесорубы, к примеру, имеют привычку жевать табак, но этот затолкал щепотку в нос. Как и следовало ожидать, раздалось оглушительное чихание. Усы коротышки слетели с места — не к его, а к моему изумлению. Их владелец, однако, преспокойно водрузил их обратно на верхнюю губу.
— Я не обвиняю вас, — пояснил он, — напротив, я вам завидую. Где вы ее сцапали? — деловито осведомился он.
Незнакомец невероятно досаждал мне тем, что я никак не мог понять, кто он такой и как надо с ним держаться. Пока я пытался решить, кто же он — псих или просто распоясавшийся нахал, в разговор вступил Джонс:
— Уверяю вас, сэр, что вы ошибаетесь. Произошло самоубийство, и мы, к несчастью, оказались свидетелями.
Теперь удивился незнакомец.
— Так она не ведьма?
— Я не поручусь за то, что она не была ведьмой, — вмешался Голиас, — скорее всего, именно так оно и было; но к смерти ее мы не имеем никакого отношения.
— Совершенно никакого! — добавил Луций. Сунув в рот серебряную ручку хлыста, незнакомец взглянул на мертвую, как если бы ожидал, что она станет свидетельствовать против нас.
— Так она вас не прокляла?
Я бы велел несносному болтуну катиться куда подальше, но боялся, что он заявит на нас властям, прежде чем мы унесем отсюда ноги.
— Да нет же, — ответил я ему как можно сдержанней, — конечно, нет.
— Вам повезло больше, чем Руперту, — сообщил он. Я уже вот-вот готов был сорваться, но Голиас тронул меня за руку.
— А кто такой этот Руперт? — поинтересовался он.
— Первый баронет, — объявил крепыш. — Ах да, я забыл представиться. Сэр Деспард Мургатройд — двадцать второй баронет, да будет вам известно. — Он описал плавную дугу своим кнутовищем. — Владелец всего этого.
Сообщение не привело меня в восторг, но я почувствовал себя еще более неуютно, когда Джонс шепнул мне:
— Это значит, что он мировой судья.
Затем он обратился к баронету:
— Если вы хотите узнать, почему мы здесь оказались, то сейчас придет родственница погибшей, и она вам все объяснит.
— Я верю вам на слово. Я всегда так поступаю.
Сэр Деспард сделал еще одну понюшку, снова чихнул, стряхнув усы с верхней губы, и вновь вернул их на место.
— Я никогда никого не преследую, потому что ни один грешник не сравнится с нами, Мургатройдами, — сказал он с мрачной важностью в лице, которая, впрочем, тут же исчезла. — Исключая меня, — горько добавил он. — Никак не могу заставить себя жить достойно, в соответствии с наложенным на нас проклятием.
— Но почему вас это беспокоит? — поинтересовался Джонс. — Ведь проклятие лежит на вашем далеком предке.
— Оно переходит из рода в род, — объяснил двадцать второй баронет. — Мы осуждены каждый день творить злодеяния, но мне остается только прикидываться. Старшие баронеты ярятся и встают из могил, чтобы докучать мне. От этого я впадаю в бессонницу.
Кажется, баронет проникся к нам симпатией. Однако на всякий случай, помня о том, что он причастен к судопроизводству, я решил продемонстрировать нашу отзывчивость.
— Ай-яй-яй, — поцокал я языком, — вот напасть так напасть.
— Как же вам удается избежать серьезных последствий, если вы уклоняетесь от исполнения фамильного долга? — спросил Голиас.
Мургатройд выглядел смущенным.
— О, я, знаете ли, обещаю исправиться — вру, конечно, с три короба, но это хоть как-то все же помогает. Впрочем, и не сижу совсем сложа руки, например, похищаю невинных девушек. Разумеется, принимаю все меры, чтобы они до темноты вернулись домой, и всегда заранее оповещаю родителей — во избежание ненужного беспокойства… А вот и моя карета.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125