— Черт побери, вот это да! — с восторгом крикнул я. И тут же завопил: — О, Боже! Голиас! Помоги!
Засмотревшись на сражение, я перестал следить за течением. Оно несло нас прямо на деревянный бык. Город тут построили, потому что удобно было перекинуть мост. А мост соорудили именно здесь, в самом узком месте реки. Наш плот стремительно летел меж тесными берегами. Голиас бросился мне на помощь, но было уже поздно. Оставалось хотя бы ослабить удар. Плот углом стукнулся об опору; мы упали, потеряв равновесие; Луций тоже свалился долой с копыт.
Придя в себя, мы оглянулись на мост. Там все переменилось. Из охранников остался всего лишь один — наверное, тот самый, что убил великана. Двое других отходили к восточному берегу. Возможно, они получили приказ покинуть пост. А иначе они бы до сих пор стояли на страже. Последний защитник один прикрывал собой весь город.
Я и ахнуть не успел, как с оглушительным треском восточный конец моста рухнул в воду. Течение увлекло его на дно, сорвав с деревянных быков все сооружение. Они одни остались торчать над водой.
К счастью, мы были уже далеко от водоворота. Но течение все еще было очень быстрым. Волны колебали плот, накатывались на бревна, Луций, бедолага, поскользнулся и едва не свалился в воду. Если бы Голиас не удержал его за хвост, мы бы остались вдвоем. Когда мы вытащили осла, я вновь оглянулся на город. Меня беспокоила судьба последнего защитника. Ведь он остался на вражеском берегу.
Я как раз успел увидеть, как он, в полном боевом снаряжении, прыгнул в воду. Уж не предпочел ли плену добровольную смерть? Но, к моему изумлению, он вынырнул и поплыл.
— Как ты думаешь, доплывет? — спросил я. Голиас все еще держал Луция за хвост. Опомнившись, он выпустил его.
— Парню предстоит еще немало приключений на берегу. Взгляни, как плывет! Какой молодецкий размах! Я уверен, для него все закончится благополучно. Что ж, посоветуем Ларсу Порсене убираться восвояси? Или он сам догадается?
Вскоре и мост, и войско остались позади. Реку вновь обступили леса.
Джонс все еще продолжал валяться на боку. Мы с Голиасом, усевшись рядом и раскуривая трубки, с ленивым одобрением смотрели, как мимо нас проплывает мир.
Плот разворачивался то к одному берегу, то к другому; по временам были видны сразу оба берега, если мы плыли по самой середине реки. Беседы наши были неторопливы, как и наше плавание. Мы свободно заходили в любой порт на карте размышлений и надолго бросали там якорь.
Даже в Арденском лесу я не чувствовал такой родственной связи со стихиями. Воздух и даже вода упоительно пахли зеленью и цветами. И день, и ночь без остатка принадлежали нам. Легкий бриз смягчал летний зной. Сумерки несли с собою прохладу, но воздух становился неподвижен и ласково касался нашей кожи. Забыв об одежде, мы считали нелепым прятаться от теплого дождя. Спали мы под открытым небом и в шалаш забирались, только когда начиналась гроза.
На берегу мы запасались дровами, да еще Голиас охотился. Однажды, где-то на пятый день плавания, мы плыли вдоль берега по мелководью. К ужину Голиас хотел добавить немного дичи. Он уже заряжал свое ружьецо, как вдруг мы услышали человеческий голос.
— Неужто вы и впрямь собираетесь оскорбить нежный слух Божьих рыбок грохотом этого смертоносного мушкетона?
На крутом берегу стоял господин с удочкой, сачком и корзиной для рыбы. Несмотря на жару, он был в камзоле и панталонах. Обут он был в изысканные башмаки с пряжками, а на голове носил щеголеватую шляпу с плюмажем. Ростом он был невелик; и если не принимать во внимание усы и эспаньолку, напоминал благодушного святого. Говорил он с нами, насколько я мог судить, со всей серьезностью, но приятная улыбка несколько смягчала бесцеремонность вмешательства.
Голиас улыбнулся ему в ответ.
— Слух у рыбок нежный, — согласился он, — чего не скажешь об их ртах.
Рыболов рад был возможности порассуждать. Он присел на берег.
— Сказать по правде, друг мой, у одних рыб жесткие рты, у других — нет. Рыбная ловля тем и хороша, что Творец позаботился о разнообразии. Так, например, у головлей, усачей, карпов и пескарей рты жесткие, будто кожа. А вот щука, окунь или форель срываются с крючка, если рыбак не имеет сноровки. Но если вы (а ваши слова допускают и такое толкование) намекаете на то, что крючок ранит рыбам рот, возражу вам: еще не от одной из них никто не слышал ни единой жалобы. Во имя избежания двусмысленностей, я могу допустить, что ваше предложение правдоподобно. Возможно, рыбы наделены ощущениями, но не менее возможно, что ощущениями наделены и деревья. Ведь не зря же считалось, что каждое дерево имеет душу — прекрасную дриаду, которая страдает и умирает вместе с ним. А ведь они не обладали красотою нимф, которые от любивших их богов породили племя героев и удильщиков. Не могли бы вы мне ответить на один вопрос?
— Да, но, пожалуй, не так обстоятельно.
— Не всякий предмет достоин пространной речи. — Удильщик снова улыбнулся. — Поклонники далеко не всякого увлечения обладают досугом, чтобы обсуждать свой предмет. Можно даже утверждать, что они не имеют способностей к рассуждению. В противном случае они все бы склонились к занятию рыбной ловлей. И это возвращает нас к моему вопросу. Отчего человек, наделенный, бесспорно, немалыми умственными талантами, предпочитает бегать, кричать, взрывать порох, загрязняя окружающую среду, проливать кровь и будоражить всю лесную округу, вместо того чтобы предаваться куда более утонченному способу охоты, находящемуся у него под боком?
— Чтобы подстрелить куропатку, вовсе не требуется ни бегать, ни кричать, — возразил Голиас, — и я не усматриваю ни малейшего несходства в наших пристрастиях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125