– У него такой живот, что его можно выставлять в Лувре! – соблазняет Джекки.
– Череп человека, который на миллион лет старше находки Лики! – провозглашает Малдун. – И никаких обезьяньих рудиментов. Настоящий человеческий череп! Так что Дарвин может отдыхать!
– Возможно, возможно, – замечает Джекки, который всегда неохотно меняет свои взгляды. – С другой стороны, вполне вероятно, что его эволюционная теория справедлива, только временные рамки немножко сдвинуты. Тогда, получается, мы все равно произошли от обезьян, только этот процесс был более длительным.
– Вопрос не в этом, Джекки. – Я вылезаю из-под холодного душа и с разгона вклиниваюсь в дискуссию. – Вопрос в том, пережило человечество деградацию или нет.
Когда мы идем через вестибюль, я внезапно вспоминаю, что Мараг собирался в восемь принести оставшуюся часть моего приобретения.
– Восемь по египетским меркам означает время между девятью и полночью, – переводит Джекки. – Это в том случае, если он вообще появится.
Я оставляю Марагу записку на стойке, чтобы он прошел в мой номер, если я еще не вернусь к этому времени. Я возвращаюсь, на всякий случай открываю дверь и оставляю кальян на прикроватном столике.
После того как мы вкушаем изысканный ужин, выясняется, что танцор появится лишь в девять. Когда часы показывают уже десять, начало представления переносится на двенадцать. Малдун говорит, что у него экзамены и он больше ждать не может. Я уговариваю Джекки дойти до гостиницы, проверить, не пришел ли Мараг, а потом вернуться обратно. Мы ловим такси, подбрасываем Малдуна к его дому и едем к Гизе. Когда мы добираемся до гостиницы, на часах уже начало двенадцатого и никаких признаков Марага. Дверь в мой номер приоткрыта, но внутри меня ничто не ожидает. Мы снова выходим на улицу, и Джекки потчует меня какими-то арабскими высказываниями по поводу доверчивости. Швейцар останавливает нам такси и после непродолжительной задумчивости спрашивает:
– Кстати, сэр, вы случаем не мистер Дебри? Я отвечаю, что кое-кто называет меня именно так.
– Тогда вас тут кое-кто ждал. Но он уже ушел.
Когда? Да несколько минут тому назад; он долго вас ждал, сэр. Где? В кладовке, подальше от посторонних взглядов. Разве вы не передали ему, чтобы он прошел в мой номер, как я просил? Нет, сэр, нам запрещено это делать. Эти люди могут помешать нашим гостям… Да кто вы такой? Официальный швейцар, сэр. И сколько времени этот человек ждал меня? Трудно сказать, он уже был здесь, когда я заступил на дежурство в половине восьмого.
– Но когда он уходил, – он наконец вытаскивает из кармана руку, – то просил меня передать вам этот пакетик.
И он протягивает мне мой красный носовой платок. В него завязаны четыре оставшиеся картонных патрончика и моя ручка.
30 октября, среда. Последний день моего пребывания в Египте.
Я чувствую себя виноватым перед Марагом. Пытаться найти его дом в лабиринте этой деревни совершенно бесполезное занятие. Неудача преследует меня и в гробнице, где мы навещали бедуинскую чету. Новый охранник сообщает мне, что ночью они уехали. А Марага он случайно не знает? Марага знают все. Он водит людей в пирамиду. А где он живет? Где-то в деревне. А когда он приходит на работу? Иногда поздно вечером, иногда рано утром, а иногда и вовсе не приходит по несколько дней… Этот Мараг непредсказуемый человек.
В Каире я выкуриваю один косяк с Джекки и Малдуном и даю им по патрончику. При посадке в самолет я должен быть абсолютно чист. Кроме того, я отдаю Малдуну свою четырехтомную «Пирамидологию» Ратерфорда. Мы прощаемся, и я устремляюсь обратно в Гизу. Марага по-прежнему нет. Мой самолет вылетает в десять утра, но я прошу разбудить меня в шесть.
6
31 октября. Утро Хэллоуина. Встаю еще до рассвета и снова проверяю вещи (три девушки из Орегона уже отбывают пожизненные сроки заключения за наркотики в Турции, где мой самолет приземлится после Каира) – ничего, за исключением одного шарика гашиша. И крохотной бутылочки. Гашиш я могу проглотить в аэропорту, но вот что делать с кислотой? Неужто просто вылить в клозет? Это все равно что сберечь ключ во время битвы, подняться на крепостную стену, где за башенной дверью томится красотка, а потом испугаться, что она может оказаться ведьмой и выбросить его в ров.
Надо попробовать. Другой возможности может не представиться. Времени на то, чтобы глотать, уже нет, зато можно ширнуться…
И я в последней отчаянной попытке вновь отправляюсь вверх по склону – бутылочка в наплечной сумке, инсулиновый шприц – в кармане. К тому моменту, когда я добираюсь до ауды, меня уже трясет от волнения. Я прислоняюсь к камням обшивки пирамиды, чтобы собраться с силами, но дрожь не утихает. Вокруг пасмурно и промозгло. Собирая обрывки мусора, по пустой стоянке проносится смерч. Он вращается, как дух нового Мессии, приводя в движение обглоданные кукурузные початки, сигаретные пачки и шелуху от тыквенных семечек и вздымая вверх газеты и туалетную бумагу. Вот это свита! Потом дух испаряется, и ветер замирает. Зилоты отступают к своим гробницам.
– Доброе утро, мистер Дебри… правда, хорошая погода?
– Доброе утро, Мараг. – Я собирался извиниться перед ним, но опять чувствую, что мне нечего сказать. – Неплохая погода. Разве что немного прохладно.
– Наступает новое время года. Теперь ветер будет дуть со стороны пустыни. Он холоднее и приносит с собой много песка.
– И туристов больше не будет?
Он пожимает плечами:
– Туристы будут всегда, до тех пор пока стоит великий Хуфу. – Его блестящие глазки уже прикидывают, что можно извлечь из моего озноба. – Может, мистер Дебри хочет, чтобы я проводил его на вершину пирамиды?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132