Изящно и плавно я откидываюсь назад, разведя в разные стороны руки и выставив живот и грудь на обозрение изумленного неба. Это потрясающе. Я вижу, как, воркуя от восхищения, надо мной кружат голуби. Я слышу, как «Сыновья пионеров» приступают к своей следующей балладе «И выехал старый тут ковбой…». Я чувствую, как мою шею и подмышки овевает ветерок, ощущаю лучи солнца на бедрах, вдыхаю аромат барбекю – и все это с праздной снисходительностью, паря в воздухе. А потом за всеми этими плотскими ощущениями или поверх них, отдаленно и в то же время волнующе близко я различаю первые звуки той какофонии, которой предстоит разрастаться в течение всего того чудовищного дня. Она не походит на вой обезглавленных тварей, который слышишь после пейотов, и разноголосицу препирающихся ангелов, которую вызывает ЛСД. Это поистине неземные, ни на что не похожие звуки – леденящее шипение истощающейся энергии и слабые хлопки опустошающегося пространства. Он сказал – не дай себя запугать, расслабься и пой, и я начинаю петь про себя: «О, прислушайся к шипенью энтропии…»
И низвергаюсь в воду из-под облаков.
Я пролетаю мимо водокачки и насквозь прорезаю водную гладь пруда. Мое тело становится безупречным, чуть ли не сказочным в своем совершенстве, как тело Тарзана в старых воскресных комиксах или доктора Дикаря после сорока лет ожесточенных тренировок. Я со звоном рассекаю воду и ухожу в холодную мглу. Мне не страшно. И я не удивляюсь тому, что опускаюсь вниз без каких бы то ни было дополнительных телодвижений, ибо прыжок был безупречен. Я не пугаюсь даже тогда, когда руки мои утыкаются в искореженное нечто на дне. Мне представляется вполне естественным, что я оказался нацеленным на эту тварь, как стрелка компаса на полюс…
– Привет, ваше страшнейшество. Увы, я не могу оставить вас здесь, чтобы не пострадало какое-нибудь другое, более мелкое существо.
Я хватаю его за нижнюю челюсть и поворачиваюсь к поверхности.
Я знаю, что это такое. Это пятидесятигаллоновый бочонок, который мы потеряли здесь с Макелой несколько психоделических лет тому назад. Мы использовали его для приготовления нитрата аммония: погружали шланг под воду и собирали пузыри в пластикатовые мешки. Пытаясь получить закись азота. Занятие это было трудоемкое, но продуктивное, и закончилось тем, что все участники предприятия, включая меня, Макелу, шланг, бочку и печку, рухнули в воду.
Печку мы спасли, а вот с бочки сорвало крышку, и она ушла на дно, прежде чем нам удалось ее поймать. Вероятно, она опустилась на дно по наклонной, и в ней еще оставался запас воздуха, так как она продолжала покачиваться, опираясь на край обода. Я ухватился за проржавевший обод как раз в том месте, где оставалась воздушная подушка.
Подгребая одной рукой к тускло зеленеющему над головой свету, я принимаюсь тащить. Я чувствую, как бочка начинает поддаваться по мере того, как мои мощные толчки преодолевают грубую инерцию. Я ощущаю ее безмолвную ярость, вызванную тем, что ее вытаскивают из лежбища и что храброе сердце Тарзана и правая рука Дикаря хотят воспрепятствовать ее благоденствию в роли чудовища. Я осознаю, насколько тяжелее она становится, изрыгнув из себя в знак протеста пузыри воздуха. Гораздо тяжелее. Но мои вдохновенные мышцы не унывают. Рывок за рывком я поднимаю ее все ближе к свету. Все выше и выше.
Пока вдруг храброе сердце не начинает судорожно колотиться в грудную клетку, а правая рука не теряет власти над тварью.
Фонтан веселых пузырей, выпущенных ею, обнажает ржавые зубы, которые незамедлительно впиваются мне в ладонь. Я понимаю, что если не опустить ее вниз, то она прогрызет мне руку до кости. Единственное, что мне остается, так это грести и держаться, прислушиваясь ко все усиливающемуся стуку сердца.
Все чувства вдруг обостряются. Слух улавливает панику, просачивающуюся сверху, глаза видят благословенную поверхность, находящуюся всего в нескольких футах – еще несколько футов! – но горящие члены консультируются с сердцем, сердце призывает на помощь голову, и та, рассчитав расстояние, тут же выдает результат – невозможно!
Стоит легким получить это сообщение, как сирены начинают выть во всю мощность. Нервные окончания передают его железам, те бросают в кровь все свои резервы, посылая на помощь остатки адреналина, чтобы придать правой руке мужество отцепиться от этой чертовой штуковины. Я чувствую, как она, сдирая с руки кожу, соскальзывает вниз в свое лежбище, издевательски взбаламучивая воду вокруг.
Я выныриваю наружу с выпученными глазами, задыхаясь и покрывая серебристую поверхность кровавыми разводами, и, разрезая воду, плыву к берегу. У Квистона точно такой испуганный вид, как я представлял. Он хватает меня за руку и помогает выбраться на берег.
– Папа! Мы решили, что ты выпустил последние пузыри! Они были такие желтые и вонючие! Перси побежал за помощью. А я решил, что тебя кто-то схватил…
Лицо его белеет, и он только переводит взгляд широко раскрытых глаз с меня на воду и обратно, пока не замечает мою раскроенную руку. И тут на его глазах выступают слезы.
– Папа! Ты ранен!
Я смотрю, как он плачет, а он смотрит на то, как я истекаю кровью, и мы ничем не можем помочь друг другу. За нашими спинами блестит вода, «Сыновья пионеров» над нашими головами охотятся за «Привидениями в небесах», а со склона к нам несутся Макела, Доббс и Бадди, но я вижу лишь национальный флаг, который придурковато опускается все ниже и ниже в лучах полуденного солнца, не сдвигающегося в сторону ни на йоту.
После того как Бетси дезинфицирует и перевязывает мне рану, я заставляю себя прийти в норму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132