Впрочем, мое расследование придавало нашему путешествию определенную значимость, так что никто не проявлял по этому поводу никакого раздражения.
Непонимающие взгляды, которыми окружающие встречали мои вопросы, тоже меня не обескураживали, так как и я сам узнал о пропавшем докторе всего несколько недель назад, когда летел сюда из Орегона. Вместо того чтобы самолетом добраться до Сан-Франциско и там пересесть на китайский клипер, я решил ехать на машине. У меня было с собой несколько старых номеров нашего маленького литературного журнала «Плевок в океан», которые я намеревался распространить на побережье. То есть в действительности – полный багажник и битком забитое заднее сиденье, если говорить начистоту. Мой осевший на задние колеса «мустанг» выл от натуги, когда я выезжал из Нибо за два дня до вылета самолета, опасаясь, что тяжелый груз и большое расстояние могут затруднить мое передвижение. Однако старая развалина с брезентовым верхом почти без остановок проделала шестьсот миль по темному шоссе, как молодая кобыла в расцвете сил. Так что, когда впереди замаячил смутный изгиб Прибрежного моста, у меня еще оставалось полтора дня до вылета, поэтому я свернул в Беркли, чтобы навестить своего старого приятеля священника.
Разыскать церковь было не так-то просто. Свернув на нужную улицу и доехав до того самого угла, я обнаружил там совсем не то здание – оно совершенно не походило на бывшую прядильную фабрику, облик которой так гармонировал с косматой и нечесаной паствой моего приятеля. Теперь на месте грязно-серого бетонного строения высилась аккуратная церквушка с фронтоном из ярко-красного кирпича. Зарешеченные окна фабрики были заменены яркими витражами, а там, где когда-то торчала грязная труба, в лучах утреннего солнца поблескивала колокольня, увенчанная медным шпилем. Я уже засомневался – туда ли я попал, пока не обошел здание вокруг: гараж на заднем дворе, служивший, домом моему приятелю, походил на мусорную кучу, как и пять лет тому назад.
Увитая виноградной лозой дверь была приоткрыта, и я вошел внутрь. Когда мои уставшие глаза привыкли к сумрачному беспорядку, я различил на высокой водокровати голого человека, погруженного в глубокий сон. Огромный пластикатовый пузырь был захламлен не меньше, чем остальное помещение, представляя собой Саргассово море мусора, посередине которого мирно покачивался мой приятель. Я чуть хлопнул по поверхности пузыря, и по нему от края до края пробежала мерцающая волна, после чего на бородатом лице начали проявляться проблески сознания. Наконец священник приподнялся на шатком локте, отчего вокруг заколыхались книги, бутылки, пивные банки, коробки из-под пиццы и карты Таро, и, прищурившись, уставился на меня. Глаза у него были еще краснее, чем мои после ночного пробега. Он выдавил приветствие и, рухнув навзничь, принялся натягивать на себя свитер. Я пододвинул ближайший ящик из-под апельсинов, уселся и начал вываливать на священника все орегонские новости, которые не производили на него почти никакого впечатления, пока я случайно не упомянул о том, почему у него оказался. Это заставило его резко сесть, подняв настоящий шторм.
– Куда ты едешь? О чем писать?!
– В Пекин. Освещать Китайский марафон.
– В Китай?!! Боже всемогущий! Да ты же сможешь выяснить, что случилось с Фэн Юланем!
– С кем?
– Доктором Фэн Юланем! – вскричал священник. – Учителем Фэн Юланем! Одним из наиболее влиятельных философов современности!
Он выждал, когда поднятая им приливная волна уляжется, после чего по-пластунски начал продвигаться к береговой линии.
– Я не преувеличиваю. Двадцать пять лет тому назад Фэн считался самой яркой звездой в созвездии восточных философов. В течение пятидесяти лет он был маяком для феноменалистских странников. А потом в один прекрасный день вдруг исчез. Ни слуху ни духу. Все его следы затерялись в черной туче, известной под названием «Культурная революция».
Я говорю, что моей основной задачей является освещение забега с вполне живыми участниками, а не раскопки какой-то древней окаменелости.
– По крайней мере так считают производители обуви – владельцы спортивного журнала, оплачивающего мою поездку в Китай. В общем, я предпочитаю придерживаться плана. Так сказать – кто платит, тот и заказывает музыку.
– Но ведь это не значит, что ты должен согласовывать с ними каждый свой шаг? – заявляет он. – Это можно будет вставить в репортаж. Небольшое отступление от темы ни у кого не вызовет раздражения. А если вызовет, скажи этим обувным капиталистам, чтобы они заткнулись. Чтобы держали язык за зубами. Поиски Фэна гораздо важнее, чем какое-то дерби буржуазных шишек. И это не просто древняя окаменелость, а раритетное ископаемое. Он… Он… Постой, я сейчас тебе покажу.
Он отпускает мою руку, снова влезает на водокровать и пробирается через ее перекаты к стенке, сколоченной из ящиков из-под апельсинов, где стоят книги. Он начинает рыться в своей библиотеке, насчитывающей сотни книг, разбрасывает их, проверяя названия, и при этом продолжает говорить не умолкая.
– Шестьдесят с лишним лет назад молодой ученый Фэн обратил внимание на то, что все философские светила упрямо придерживаются либо восточной линии философии, либо западной. И им никогда не суждено объединиться. Трансцендентальное против Экзистенциального. Бодхисатва, рассматривающий свой пуп под деревом бо, против большевика, мастерящего бомбы в подвале. Эти противоборствующие лагеря в течение многих веков стоят, сцепившись рогами, как твердолобые сохатые, высасывая друг из друга силы, что неизбежно приведет их к голодной смерти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132