Открыла и отступила. Решила было бросить последний взгляд в зеркало и уже, наполовину повернувшись, одернула себя: глупо вести себя так, словно для него имеет значение, как она выглядит.
Каждое слабое жужжание, каждый звук, доносившийся со стороны лифтов, бил по нервам. Едва дыша, она вслушивалась. Пригладила зачесанные наверх волосы, нервно потеребила выбившуюся светлую прядку, дернула ее изо всех сил, не заметив, что часть волос осталась в руке. Дюжиной больше, дюжиной меньше. И разве это больно?
Кажется, она целую вечность стоит тут, у дверей, в своем бледно-желтом платье. Саманта сжимала кулаки, впиваясь ногтями в ладонь. Разжимала пальцы и крутила золотое обручальное кольцо на левой руке — с этим кольцом все эти годы она практически не расставалась, даже когда работала. Когда она снимала его с пальца, то кольцо висело на шее, на крепкой золотой цепочке.
На той самой цепочке, что и его обручальное кольцо. Оно и сейчас холодит ей грудь.
Наконец мерный звук поднимающегося лифта стих, и негромкий лязг раздвигающихся металлических дверей прозвучал как трубы судного дня. Десять лет спрессовались в это мучительное мгновение. Если бы сейчас на пороге возник вдруг какой-нибудь невесть откуда взявшийся незнакомец, дрожащие ноги перестали бы ее держать.
Проклятые ковры. Она не услышит его шагов и не успеет подготовиться. Жизнь в ней остановилась, Саманта превратилась в сплошное ожидание.
Он вошел и застыл в дверях. Высокий, широкоплечий… чужой — ее муж. Она помнила каждую черточку его облика — эти суровые десять лет оставили на нем печать зрелости, но он не так уж изменился. Вот разве взгляд… Раньше взгляд его не был таким холодным и тяжелым. Теперь он смотрел так, словно хотел вдавить ее в пол.
Слова в таких случаях бессильны, но надо же было что-то сказать.
— Добро пожаловать, — проговорила она и, чуть запнувшись, добавила: — Джейк.
Он глубоко, до дрожи, вздохнул и, не отрывая от нее глаз, закрыл двери. Два широких шага — и вот он рядом, берет ее за плечи, притягивает к себе. Их дыхание смешивается, они слышат биение сердец друг друга.
— Я научился не думать о тебе, — хриплым шепотом сказал он. — Если бы не научился, то сошел бы с ума.
— Я тебя не бросала. Я хотела быть частью твоей жизни, а ты мне не разрешал. Давай попробуем еще раз?
— Камень по-прежнему у тебя? — спросил он. Крах. Полный крах. Вот награда за десять лет ожидания.
— Да, — отрывисто сказала она, и в этом кратком слове звучали гнев и разочарование.
Он отпустил ее плечи.
— Хорошо. Это самое главное.
Сэмми отвернулась, не в силах сдерживать слезы. Она никогда этого не поймет и не смирится — после всего, что с ним произошло, ему по-прежнему нужно от нее только одно — этот символ гордости и власти, этот кровавый камень, что управлял жизнью стольких людей, — и в том числе их жизнью.
Рубин Пандоры.
Часть I
Глава 1

1961 год
Гостиная старого фамильного особняка Вандервееров на Хайвью превратилась в потрясающую великолепием свадебную часовню: белые атласные драпировки в виде арок, огромные белые вазы с цветами, белая деревянная решетка, увитая гирляндами белых орхидей, в конце прохода между рядами белых деревянных стульев. Свадьба судьи Вандервеера стала событием в жизни города: многие годы здесь не происходило ничего подобного.
Жизнь в Пандоре текла неторопливо. Чужих здесь не приваживали. Местные жители весьма ревниво относились к своим родословным и редко спускались на равнину в поисках невест. Как индейцы, так и белые они смотрели на остальную Северную Каролину свысока.
Невеста, окутанная облаком белой фаты и немыслимым количеством шитого жемчугом белого атласа плыла по проходу, прекрасная, как Дорис Дэй.
Стоявшая напротив Сара Вандервеер Рейнкроу вдруг покачнулась и судорожно вцепилась в свой букет, как будто начисто хотела уничтожить ни в чем не повинные, орхидеи. Взгляд ее буквально впился в шествовавшую мимо невесту ее брата, которая вот-вот должна была стать его женой и войти в семью Вандервееров, так гордящуюся своими традициями.
На подвенечном платье Александры Дьюк красовалось длинное ожерелье, в котором мерцал заключенный в роскошную золотую оправу великолепный рубин, «Звезда Пандоры».
Саре вдруг стало жарко, словно розовая кисея и шелк ее платья превратились в пуховое одеяло. «Мой рубин. Дар предков моего мужа. Как мог Уильям отдать его ей?! Нет, нет, нет, — даже не предупредив меня, безо всяких объяснений? Это, должно быть, какая-то ошибка». Голова у нее кружилась. Не мог же ее брат пренебречь тем, что во многих поколениях семьи рубин «Звезда Пандоры» переходит по наследству только к женщинам их рода.
Но он смог.
Вандервееры и Рейнкроу просто не знали, как понимать происходящее. Дьюки отвечали неловким каменным молчанием. Рэйчел Рейнкроу так уставилась на Александру, словно у той выросли рога и хвост.
Сара впервые видела свою свекровь в таком волнении.
Сара посмотрела на мужа.
В черном смокинге, он стоял под гирляндами орхидей рядом с ее братом — крупным, рыжеволосым, краснолицым, суровым, и на фоне Уильяма выглядел необычно, болезненно красивым. Его темные глаза были устремлены на Сару. Казалось, Хью так же ошеломлен предательством Уильяма, как и она сама.
В напряженной тишине священник откашлялся. Сара послала будущей невестке испепеляющий взгляд. Александра ответила таким же.
А через пять минут Александра Дьюк стала Александрой Вандервеер, совершив тем самым гигантский скачок вверх по социальной лестнице.
* * *
Двери зала закрылись; гости, полные смущения и любопытства, выходили в холл.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155