— То, что я хочу тебе сказать, покажется тебе жестоким. Но я думаю в первую очередь о тебе. О нас. О том, что мы должны сделать, чтобы защитить наше доброе имя — доброе имя Тимоти.
Уильям неловко пошевелился, не сводя глаз с младенца.
— Я верю, что ты желаешь нам добра.
— Как это ни печально и сколь бы безобидны ни были намерения твоих фермеров, но они нарушили закон, Уильям. А ты судья. И ты должен быть примером для остальных. Нельзя допустить, чтобы твоя карьера рухнула оттого, что люди станут говорить, будто ты прикрываешь и поддерживаешь преступников. Ты же понимаешь, что, как только они вернутся домой, они снова возьмутся за свое, — Она коснулась пальцами его руки. — Ты должен очистить от них твою землю.
Он возражал. Она настаивала. Он уговаривал. Она кричала и требовала объяснить, чем он оправдает перед сыном то, что позволил своим чувствам взять верх над законом. В конце концов, она победила. ЕМУ было стыдно, но он ничего не мог с собой поделать. После долгих лет самоотверженности и одиночества, когда он был для Сары и отцом, и матерью, он, наконец, позволил себе подарок — этим подарком стала Александра.
Ему было стыдно, но он ни в чем не мог ей отказать из страха, что ее потеряет. У него не было пути назад. В этот вечер, впервые за свою долгую и достойную жизнь, он крепко выпил и долго сидел в темноте своего кабинета, в доме, принадлежавшем поколениям его предков, зажав в руке тот самый рубин, с которого началось его падение. Он отдал Александре все, что у него было. Свое имя, свой дом, свою репутацию и свое чувство собственного достоинства.
Глава 3
— Atmen Sie aus, Frau Ryder. Atmen Sie aus.
«Выдохнуть?» — с отчаянием подумала Франни. Боль была так ужасна, что она забыла, как дышать.
— Ja, — со стоном ответила она, откидывая голову на мокрую от пота подушку и слепо глядя в потолок их с Карлом крошечной спальни. От нового всплеска боли ее приподнятые ноги конвульсивно дернулись. Боль была совершенно невыносимой; казалось, что ее разрывает на части.
— Nein, nein, — простонала она. — О, черт!
— Что такое «черт»? — раздраженно спросила немецкая акушерка. — Тужьтесь, фрау Райдер, — добавила она уже по-английски.
— Она умирает, — мрачно сказала Джейн Гибсон. Джейн, тоже жена сержанта и закадычная подруга Франни, стала на колени перед кроватью и взяла в свои ладони до крови сжатый кулак Франни. — Она в родах уже больше суток. Это невозможно! Ее нужно отправить в госпиталь!
— Уже поздно отправить в госпиталь, — пробормотала акушерка. — Ребенок уже показался.
И это было действительно так.
Если она сейчас и умирала, то потому, что дошла до точки — четыре выкидыша за четыре последних года; целый взвод армейских врачей сочувственно гладил ее по голове и предлагал им с Карлом не оставлять попыток. Четыре года последовательного крушения их надежд довели Франни до того, что она больше не верила врачам.
Но в этом Карл оставался непреклонен. Слава богу, что он уехал на две недели на маневры и не знал, что она решилась рожать дома. Его всегда удручал ее интерес ко всякого рода нетрадиционным учениям.
— О господи, она не дышит! — воскликнула Джейн.
Франни, как сквозь вату, услышала эти слова. Чудовищная боль, наконец, отступила. «Я, кажется, дышу, — подумала она. — Значит, она имеет в виду ребенка». Франни из последних сил села, с ужасом глядя на посиневшего младенца, лежащего на окровавленных простынях меж ее ног.
Акушерка, положив головку младенца на свою мясистую руку, склонилась над ним и потянулась ртом к крошечному личику.
— Черт возьми, что вы делаете? — взвизгнула Джейн.
Франни нашла в себе силы оттолкнуть руку Джейн, которая явно собиралась вцепиться в полуседые кудряшки акушерки.
— Она делает ребенку искусственное дыхание, — произнесла она слабым голосом и, дрожа, стала молиться: — Пожалуйста, пусть девочка будет жива и здорова! Пусть моя глупость не погубит ее!
Ребенок вздрогнул; узенькая грудка судорожно приподнялась, неправдоподобно маленькие ручки и ножки дернулись. Акушерка положила его Франни на живот и слегка шлепнула. Раздался слабый сердитый крик. Франни склонилась над дочкой, плача и гладя слипшиеся светлые волосики на ее головке.
— Как ты думаешь, она на меня в обиде? Все было так ужасно.
— Не знаю, — сердито ответила Джейн, падая на стул. — А вот Карл разозлится как черт, если узнает, как все это происходило. Ты должна была родить уже давно, причем в госпитале, с блокадой позвоночника и со щипцами, а не со мной и с этой… арийской гадалкой.
— Перестань. Все обошлось, и слава богу.
Но она отнюдь не была в этом уверена, и чуть позже, когда девочка, уже завернутая в пеленки, лежала у нее на руках, Франни заглянула ей в глаза и прочла в них явный укор.
— Не сердись на меня, Саманта, — прошептана она. — Я люблю тебя. Я, правда, тебя очень люблю.
—Саманта? — Джейн отхлебнула кока-колы и села на край кровати. Акушерка вышла из кухни, икнула и сделала большой глоток темного пива из огромной кружки.
— Так мы с Карлом решили. Если мальчик, то Сэм, если девочка, то Саманта.
— Фамильное имя?
— Нет. — Франни нахмурилась, вспомнив свою семью. Она даже не переписывалась ни с кем, кроме Александры. Да и письма к ней получались дежурными и формальными. Та в ответ присылала фотографии своего сына, которому скоро исполнится четыре года, сопровождаемые короткими вежливыми записками. Франни была убеждена, что Александра так и не простила ей того, что у нее хватило мужества сбежать из дома. — Мы назовем ее в честь Элизабет Монтгомери, — наконец ответила она Джейн.
— Что-то я не понимаю. Ты ведь собираешься назвать ее Самантой?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155