Его можно использовать и во зло, и на сей раз, я сделаю это.
Клара встревоженно и сердито отпрянула.
— Ты ничего не усвоил. Почему, как ты думаешь, камень прекратил говорить с тобой, когда ты был еще мальчишкой? Делай то, что правильно, — открой свое сердце жене, и она тоже будет делать то, что правильно. Она мудро держит камень от тебя подальше. Когда в голове у тебя прояснится, она тебе его вернет. И тогда ты сможешь его услышать. Он с тобой заговорит, и ты поймешь, что делать.
— Я уже и так знаю, что делать. У меня было целых десять лет, чтобы все обдумать. Со мной говорили другие вещи.
Клара сердито покачала головой и указала на Бо, который спал, развалившись, у огня на спальном мешке Джейка.
— Ты как старый Бо: видишь только одним глазом. Видишь только то, что прямо перед тобой. А этого мало.
— Какого черта мало! — Джейк опомнился, глубоко вздохнул и зажмурился. Лицо его покрылось краской стыда. Вот до чего он изменился. Так говорить со старшей, со знахаркой! Он склонил голову на колени Клары, безмолвно прося прощения.
Она тяжело вздохнула и потрепала его по голове.
— Это говоришь не ты, это говорит тюрьма.
— Но раньше никогда.
Она взяла его за подбородок, как маленького, и стала серьезно и внимательно вглядываться в его лицо. Джейк встретился взглядом с ее глазами, полными печали.
— Я обещала бабушке Рейнкроу присмотреть за тобой и за Элли. И у меня это плохо получалось. Если ты сейчас задумал что-то безумное, я не отступлюсь от тебя, я не повернусь к тебе спиной.
— Мне нужна ваша помощь. — Он потянулся к рюкзаку, стоящему у него за спиной, и вытащил оттуда толстый коричневый конверт. — Я прошу вас отправить это по почте.
Клара наклонилась, пытаясь в свете костра разобрать адрес.
— Какие у тебя дела с этой столичной газетой? — Она молча пожевала губами. — Твоя бабушка избегала газет, как людей, которые лгут, боятся и что-то скрывают.
— Но это очень действенная вещь, — осторожно сказал Джейк.
Клара посмотрела на него, потом опять на конверт.
— Без обратного адреса.
— Здесь вообще нет ничего, что говорило бы, откуда оно пришло. И от кого.
Она взяла конверт потемневшими от табака пальцами, которые принимали младенцев, врачевали духовные раны и отгоняли ведьм от беззащитных душ.
— Если это связано с Александрой и ее родственниками, она все равно узнает.
— Ей неоткуда будет узнать. — Джейк выпрямился и с горьким удовлетворением посмотрел в огонь. Он сделает это тайно, из-за угла. Такой местью нельзя гордиться — он никогда не сможет открыть своего имени и рассказать всему миру о том, что сделала с ним Александра Вандервеер Ломакс — с ним и со всеми, кого он любил. Но он вполне может сделать ее жертвой ее собственных амбиций. А когда с ней будет покончено, им с Самантой уже ничего не будет угрожать. И Саманта ничего не узнает о его роли в этом деле.
И вот тогда они заживут спокойно и счастливо.
Глава 27
— Это для меня такая честь. Я счастлива, что вы согласились заехать ко мне. Если член семьи губернатора будет продавать через мою галерею свои работы — для меня это редкая удача! — Ярко одетая женщина так суетилась вокруг Сэмми, словно одно только ее появление способно резко повысить репутацию галереи.
Сэмми чуть улыбнулась, сжимая в руках объемистое портфолио так, что пальцы онемели. Итак, слово произнесено. Нравится ей это или нет, но высшее общество Пандоры ценит ее исключительно за то, что она связана с Александрой и Оррином.
— Вы не рассказали, откуда вы узнали обо мне, — обратилась она к хозяйке галереи.
— Как же? Разве я не говорила, что ваша тетушка буквально бредит вами? И вами тоже, разумеется, — дежурно улыбнулась она Шарлотте. Шарлотта стояла рядом с Сэмми в бесформенном розовом джемпере, скрывая свое отношение ко всему происходящему за темными очками. В руках она держала второй фотоальбом.
— Я думаю, — сухо бросила Шарлотта.
Хозяйка галереи посмотрела на нее вопросительно, а Сэмми — с явной угрозой. Шарлотта благоразумно закрыла рот. Тетя Александра бредит ими? Тут есть от чего встревожиться. Сэмми снова обратилась к галеристке:
— Уверяю вас, мои гобелены распродаются благодаря их собственным достоинствам.
Этот большой магазин на главной улице Пандоры был заполнен картинами и скульптурами. Сэмми оглядывала отполированный деревянный паркет, стены сдержанных кремовых тонов, точечные светильники, утопленные в потолке. Никаких работ местных художников. Примитив здесь неуместен. Исключительно высокое, искусство, то есть множество акварелей, на которых непонятно что нарисовано, и фарфоровые пузыри, именуемые почему-то «ню». На такие места у нее аллергия. Надо было надеть комбинезон и шапку с козырьком, как у трактористов. Вот это был бы шок! И какая реклама!
Да, забавно. Однако ей нужен рынок сбыта, нужна хотя бы видимость начала новой жизни. Это еще один способ показать Джейку, что все входит в норму.
— Итак, дорогая, — сказала галеристка, — что же у вас за гобеленчики?
Шарлотта высунулась вперед.
— Гобеленчики? — угрожающе повторила она. — Леди, ее гобеленчики, как вы изволили выразиться, — это уникальные коллекционные вещи. Список людей, которые покупают ее гобеленчики, включает в себя немало имен, которые вы знаете по титрам фильмов. Сэмми слегка отодвинула Шарлотту.
— В Калифорнии мои вещи очень хорошо раскупались.
Галеристка явно смутилась.
— Ну, я… я знала только, что вы — модель. — Она украдкой с ног до головы осмотрела Сэмми, и в глазах у нее появилось то выражение, к которому Сэмми за последние десять лет так привыкла. Что-то вроде: «Да, грим и свет творят чудеса».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155