— Со мной пыталась связаться репортерша из «Береговой газеты», а я не в состоянии была разговаривать с ней.
— О чем она хотела с тобой поговорить?
Оливия лишь пожала плечами и посмотрела на пробегающие мимо ярко-зеленые поля.
— Понятия не имею, — соврала она.
Они приехали в Норфолк сразу после полудня, перекусили в ресторанчике рядом с радиостанцией, где Оливии предстояло давать интервью. Она съела не только свой сандвич с салатом из тунца, но и отломила кусочек от сандвича Алека.
Он не сумел сдержать улыбку.
— Ты из тех, на кого во время волнения нападает волчий аппетит?
— Я ем за двоих, ты не забыл? — парировала Оливия и тут же добавила, защищаясь: — И я совсем не нервничаю.
Алек проводил ее до дверей радиостанции, чувствуя себя виноватым за то, что ей придется сорок пять минут в одиночестве ждать интервью. Но его самого ждали в городской библиотеке, где собрались члены общества «Друзья маяков Атлантики».
К концу выступления Алек подумал о том, что выбрал более легкую аудиторию. Пришедшие на заседание люди оказались отзывчивыми, и к тому моменту, когда Алек закончил свое выступление, несколько человек подписали чеки на внушительные суммы в фонд спасения Киссриверского маяка. Алек ответил на вопросы и сразу же уехал. Оказавшись в машине, он первым делом включил приемник, чтобы захватить последние десять минут интервью Оливии. И она, и ведущий Роб Маккейн чему-то смеялись, и Алек понял, что все идет хорошо.
— Судя по всему, — снова заговорила Оливия, — капризы погоды — это лишь малая часть проблемы. Все решения по поводу судьбы маяка имеют политические, технологические и экономические последствия.
Алек убедился, что был прав, предложив Оливии выступить в ток-шоу. Она сумела произвести должное впечатление.
— Но, мне кажется, вариант, предусматривавший возведение защитной стены, получил существенную поддержку, — продолжал Роб Маккейн.
— Многие заинтересованы в том, чтобы спасти Киссриверский маяк, — ответила Оливия. — Эта проблема выходит за узкие местные рамки, так что необходимость в сборе средств для сохранения маяка оправдана. Нам присылают деньги дети и старики, чиновники и политики, все, кто заинтересован в спасении частички нашей истории.
Алеку понравилось, что Оливия употребила местоимение «мы», говоря о комитете, хотя обычно он испытывал чувство ревности, когда кто-то пытался примкнуть к его единомышленникам. Но после выступления на радио Оливия стала среди них своей.
Оливия стояла на тротуаре около здания радиостанции и выглядывала в потоке машин «Бронко» Алека. Интервью прошло в высшей степени удачно. Она прочитала кое-что сверх того, что ей давал Алек, и вполне комфортно чувствовала себя перед микрофоном.
«Бронко» выехала из-за угла и остановилась у обочины тротуара. Оливия села рядом с улыбающимся Алеком.
— Я услышал конец передачи, — сообщил он, трогаясь с места. — Ты была великолепна.
— Спасибо, — поблагодарила Оливия, — мне самой по нравилось.
В машине было жарко. Ей хотелось снять жакет, но утром она застегнула пояс юбки на большую булавку, потому что талия ее заметно располнела. Придется ей оставаться в пиджаке, даже рискуя изжариться заживо.
— Боюсь, кондиционер решил проявить свой омерзительный характер, — заметил Алек.
Оливия немного спустила стекло и повернулась к нему.
— Как прошло твое выступление?
— Отлично, но думаю, что теперь ты будешь выступать на публике от нашего имени. — Он покосился на Оливию. — Ты обманула меня, Оливия. Зачем ты говорила, что вне стен больницы чувствуешь себя потерянной? Судя по сегодняшнему интервью, ты с рождения была уверенной в себе.
Она улыбнулась.
— Учительница, у которой я жила после того, как убежала из дома, вела дискуссионный кружок в старших классах школы.
Алек помолчал, обдумывая услышанное.
— Ты сбежала? — наконец спросил он. — Ты говорила, что ушла из дома, а не… — Алек снова покосился на Оливию. — Почему? Что заставило тебя так поступить? — Его голос звучал мягко и сочувственно.
Оливия прикусила нижнюю губу, обдумывая, как лучше ему ответить. Алек опять посмотрел на нее, на этот раз вопросительно подняв брови.
— Я решаю, какую версию тебе рассказать, полную или сокращенную, — ответила Оливия.
Она глубоко вздохнула, откинулась на подголовник.
— Ладно, — решила она, — слушай. Я ушла из дома, вернее, сбежала, в тот день, когда меня изнасиловали. Я боялась вернуться, поэтому и сбежала.
— Но почему ты не осталась с родными в такую тяжелую минуту? — Алек не понимал мотивов ее поступка.
Оливия долго молчала, пытаясь подобрать слова.
— Ты хочешь мне рассказать? — наконец спросил он.
— Да.
— Тогда попытайся.
— Здесь слишком жарко. — Оливия и сама поняла, как по-детски прозвучала ее жалоба.
Алек покрутил ручку кондиционера, и аппарат выдал струю долгожданного холодного воздуха. Они проезжали через Чесапик, мимо кафе, мимо больницы. Именно в этой больнице Оливия сначала искала себе место, когда решила уйти из Вашингтонского госпиталя, но вакансий там не оказалось.
— Дом, где я выросла, противно вспоминать, — медленно заговорила она. — Он был крохотный, всего с одной спальней, которую я делила с двумя братьями. Мать спала на диване в гостиной, вернее, там она отключалась. Она так и не вышла снова замуж после смерти моего отца. Мать была… крупной и повторяла, что с ней на одном диване уместится только бутылка виски. — Оливия бросила взгляд на Алека, который с сосредоточенным видом управлял машиной.
— Однажды я задержалась после школы и пришла домой позже обычного. Это было зимой, и я помню, что на улице уже стемнело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131